Мария Федоровна

Датчане со своей стороны также оказывали различную благотворительную помощь русским солдатам. Так, в марте 1915 года российскую столицу посетила датская миссионерская делегация во главе с доктором Томсеном, который привез из Дании подарки, собранные датчанами для русских солдат, находившихся в госпиталях. «Успехи доблестного русского оружия, — заявил Томсен, — рождают неподдельный восторг во всех кругах датского общества». Значительная партия табачных изделий была поставлена в Россию датскими табачными фабрикантами. О радушии и доброжелательном отношении датчан к русским военнопленным, прибывавшим из Германии, постоянно сообщали российские дипломаты.

Занятая делами Красного Креста и благотворительной деятельностью, Мария Федоровна не утрачивает интереса к политическому и военному руководству страной и даже пытается активно влиять на него. По свидетельству ее зятя, великого князя Александра Михайловича, она «продолжала оставаться в курсе всего, что происходило в Петербурге».

В начале второго года войны военное положение России стало почти катастрофическим. Русская армия потеряла свыше четырех миллионов убитыми и ранеными и более полутора миллионов пленными. В этих условиях Николай II принял решение стать во главе армии. У него было хорошее военное образование, он проходил службу во всех родах войск, участвовал в военных маневрах. Николай II обладал необходимыми военачальнику качествами — хладнокровием, способностью быстро и трезво оценивать обстановку. Недаром 19 декабря 1915 года ему было присвоено звание фельдмаршала английской армии. Звание, которого не было даже у английского короля. Присвоением этого звания союзники выражали признание решающей роли русской армии в борьбе с общим врагом.

Во время конфликта, возникшего между царем и министрами в 1915 году, когда после падения Варшавы Николай решил стать во главе армии, Мария Федоровна в саду Елагинского дворца в Петрограде около двух часов уговаривала его отказаться от своего решения. Как вспоминала фрейлина ее величества А. А. Вырубова, «государь передавал, что разговор с матерью был еще тяжелее, чем с министрами, и что они расстались, не поняв друг друга».