Мария Федоровна

Черчилль же остался в восторге от приема, от Петербурга и неоднократно заявлял о своей симпатии к России и о нелюбви к Германии. Эти речи доставляли удовольствие в столице Российской Империи многим, в том числе и Венценосцам. Черчилль уезжал из России как друг Царя и Царицы.

Мария Федоровна, став Царицей, не могла отказаться от своей давней привязанности к балам. В первые годы она нередко «позволяла себе забыться»; танцевала и танцевала и порой до пяти часов утра не сходила с паркета. Однажды призналась, что особенно любит бывать на балах у других, так как там «чувствует себя свободней».

Иностранные принцы, послы, высшие придворные чины, офицеры свиты и гвардии были счастливы исполнить тур с Царицей, и кавалеров на балах у нее всегда было вдоволь. Она была первой Царицей, которой довелось танцевать при электричестве: первый подобный бал состоялся в Зимнем Дворце 15 января 1887 года, и «море солнца» обеспечивало несколько сот ламп, дававших столько света, сколько могли дать 160 тысяч восковых свечей.

Александр Александрович, уставая за день, порой с большим трудом выдерживал эту «светскую муку» и не знал, как остановить супругу, потерявшую счет времени. Однажды в феврале 1883 года на балу в Аничковом он несколько раз передавал Царице, что «пора заканчивать», но та все хотела исполнить «еще один танец».

В конце концов, Император не выдержал и приказал оркестрантам покинуть зал. Они стали по одному уходить, так что около четырех утра Мария Федоровна заканчивала контрданс лишь под скрипку и барабан. Об этом случае немало говорили с улыбкой в Петербурге, но никто не мог обвинить Марию Федоровну ни в чем предосудительном.

Она радовалась жизни, наслаждалась ею, как будто предчувствуя, что во вторую половину своего земного срока у нее будет мало счастливых и беззаботных минут, а со временем они совсем исчезнут.

Глава 15 Груз алмазного венца

Мария Федоровна любила светские удовольствия и, в отличие от мужа, находила в них немало приятного. Но порой и она уставала, чувствуя себя подавленной и разбитой. Ей иногда опять хотелось быть молодой и беззаботной, преданной своим мечтам и порывам, и всей душой устремленной в радостное будущее.

С годами отношение к будущему не было уже столь же восторженным; жизнь научила в полной мере довольствоваться настоящим и не стремиться туда, где все так непредсказуемо, где могут ожидать тяжелые испытания, где старость, холод и тлен. Но жизнелюбия Царица не теряла, старалась не обременять себя тяжелыми думами, зная наверняка, что все равно будет так, как угодно Всевышнему.

В свои сорок лет она нередко изумляла непосредственностью и свежестью чувств. Это могло показаться легкомыслием, которое, впрочем, никогда не граничило с глупостью. Ее облик сохранял удивительное изящество и грациозность молодости. Она внешне мало изменилась за годы замужества и нередко выглядела ровесницей дамам, моложе ее на многие годы. Изящество фигуры, живой блеск глаз, кокетливая улыбка — все осталось таким же, как в юности. Она пленяла сердца и воображение молодых.

Великий князь Константин Константинович, человек тонких художественных восприятий, поэт и эстет, в 1888 году посвятил ей нежное лирическое стихотворение, наверное, самое трогательное в ряду различных сочинений в прозе и поэзии об этой Русской Царице.

На балконе, цветущей весною,
Как запели в садах соловьи,
Любовался я молча тобою,
Глядя в кроткие очи твои.
Тихий голос в ушах раздавался,
Но твоих я не слышал речей:
Я как будто мечтой погружался
В глубину этих мягких очей.
Все, что радостно, чисто, прекрасно,
Что живет в задушевных мечтах,
Все сказалось так просто и ясно
Мне в чарующих этих очах.
Не могли бы их тайного смысла
Никакие слова превозмочь…
Словно ночь надо мною нависла,
Святозарная, вешняя ночь!

Мария не была злопамятной, умела прощать людям их заблуждения и ошибки. Не прощала лишь подлости. Однако всегда была великодушна к тем, кто уходил из жизни, и не говорила о покойных дурно. Уж сколько у нее было неудовольствия от Ольги Федоровны, сколько неприятных минут ей доставила эта Великая княгиня, но когда она умерла весной 1891 года, то Мария Федоровна искренне печалилась и вспоминала ее лишь добрыми словами.

С живыми у Царицы было много хлопот. Когда требовалось, то умела подчеркивать свое нерасположение к тем, кого не любила или считала нарушителем династических норм, фамильного достоинства.