Мария Федоровна

Были опубликованы письма убитой Царицы, которые давали ясное представление о сильнейших страстях, обуревавших Александру Федоровну, как и о том, какой она была ранимой и незащищенной. Неизвестно, смогла ли Мария Федоровна в изгнании познакомиться с этими душераздирающими свидетельствами (первое издание писем вышло в Берлине в 1922 году), но вряд ли у нее появилось бы желание читать интимную переписку, ей не предназначенную. Она для этого была слишком воспитанна и слишком старомодна.

Нельзя сказать, чтобы Мария Федоровна не любила Александру Федоровну. Нет, нелюбви не было. Но не было и душевного расположения. По отношению к себе она его тоже не ощущала. Отношение свекрови к Невестке эволюционировало. Сначала было безразличие, потом ласковая снисходительность, сменившаяся сожалением и сочувствием к Сыну, к Александре Федоровне и ко всем, кто оказался заложником драматических коллизий Последнего Царствования. Она видела, что Ники любил Алике, и это было самое главное. Своим чувствам здесь она не придавала особого значения.

Самолюбие же нередко уязвлялось. Вот поздней осенью 1900 года, когда Николай II серьезно заболел брюшным тифом в Ливадии. Мать тогда находилась в Дании, но быстро получила известие и сильно обеспокоилась. Немедленно в Крым из Копенгагена полетели телеграммы, где настоятельно рекомендовалось выписать врачей из Европы и содержалась просьба сообщить, когда ей приехать. Александра Федоровна сделала все по-своему: лишь любезно поблагодарила, но приглашения не последовало. Эта холодная деликатность была оскорбительна, но Мария Федоровна не нагнетала страсти.

Формально Александра Федоровна вела себя безукоризненно: писала свекрови письма, наносила ей визиты, передавала приветы, непременно поздравляла с праздниками, не роптала, когда шла сзади нее на торжественных церемониях. Но Мария Федоровна все время убеждалась, что Невестке она не нужна, что та тяготится ее присутствием и не расположена была продолжать общение дольше приличествующего. Жена Сына не искала сближения. Вдовствующая Царица платила ей тем же.

Александра Федоровна, любя мужа больше жизни, ни с кем не желала делить свое полное и неоспоримое право на него. Через две недели после свадьбы она записала в дневник мужа: «Отныне нет больше разлуки. Наконец Мы соединены, скованы для совместной жизни, и когда земной жизни придет конец, мы встретимся опять на другом свете, чтобы быть вечно вместе».

Живя первую зиму под одной крышей, встречаясь ежедневно, молодой Царь проявлял к матери не только теплые сыновьи чувства. Он советовался с ней и по вопросам государственного управления, особенно внимательно прислушиваясь к ее рекомендации при назначениях на высшие административные посты, понимая, что «дорогая Мама», конечно же, знала сановный мир лучше, чем он. Другие политические темы с матушкой мало обсуждались, а в скором времени они вообще исчезли из разговоров и корреспонденции.

Весной 1895 года Мария Федоровна уехала на несколько месяцев в Данию. Тем летом произошло первое недоразумение между Сыном и матерью. Николай II впервые отказался удовлетворить ее просьбу. Повод был малозначительный.

В Копенгагене к вдовствующей царице сумела попасть княгиня Ольга Лопухина-Демидова (урожденная Столыпина), жена свитского генерала Николая Петровича Лопухина-Демидова. Она рассказала печальную историю своей жизни: семья оказалась совершенно без средств, все имущество заложено, нет денег платить проценты, кругом одни долги, и княгине не на что жить и «в пору идти по миру с сумой». Она была так убедительна, так искренне плакала, что сердце Марии Федоровны не выдержало. Она написала Сыну, прося помочь несчастной, списать долги и выдать миллионную ссуду из казны.

Император был обескуражен. Он не хотел отказом обидеть дорогую Мама, но, с другой стороны, сумма долга была очень значительной (500 тыс. руб.), а выдача ссуды вообще выходила за все рамки возможного. Он написал ответ матери, преподав ей первый в её жизни урок политэкономии.

«Самое большое облегчение, которое ей можно оказать (и то очень много!), — это простить долг; но после этого подарить ей миллион — это сумасшествие, и Я, милая Мама, именно зная, как незабвенный Папа относился к такого рода просьбам, никогда на это не соглашусь… Хороши были бы порядки в Государственном Казначействе, если бы Я за спиной Витте отдал бы тому миллион, этой два и т. д. Таким способом всё то, что было накоплено и что составляет одну из самых блестящих страниц царствования дорогого Папа, а именно финансы, будут уничтожены в весьма немного лет».