Мария Федоровна

Император же был настойчив и терпелив. Он любил молодую княжну со всем пылом своей души, и эта поздняя страсть не давала покоя ни днем, ни ночью. Он ничего не мог с собой поделать, и если долго не видел свою возлюбленную, то становился грустным и раздражительным. Постепенно и Екатерина Долгорукая все больше и больше привязывалась к своему влюбленному повелителю.

1 июля 1866 года, в одном из павильонов парка Петергофа, при очередном тайном свидании девятнадцатилетняя девушка отдалась почти пятидесятилетнему мужчине, который услышал то, что давно желал слышать: она его любит всем сердцем и будет ему верна до конца.[4] И он ей сказал нечто, на что она не рассчитывала, но что так согрело ее истерзанное сердце: «Увы, я сейчас не свободен. Но при первой же возможности я женюсь на тебе, ибо отныне я навеки считаю тебя своей женой перед Богом».

С Монархом случилось что-то невероятное. Человек, который должен был всегда стоять неколебимо на охране основ и традиций, обязанный неукоснительно выполнять свой долг, преодолевать собственные прихоти и наклонности во имя высших интересов Династии и Империи, все забыл и всему изменил.

Нет, конечно, сам факт интимной близости Царя с молодой фрейлиной писаные законы и традицию еще не нарушал. Адюльтеры и случайные связи были всегда распространены, и на них многие смотрели как на неизбежный атрибут светской жизни. Давать же своего рода брачный обет, зная, что его исполнение приведет в громкому скандалу, — это выходило не только за рамки общепринятого, но и за пределы всего известного ранее.

Может быть, он не рассчитывал, что доживет до времени, когда «будет свободным», а может быть, лишь хотел скрасить горести молодой барышни, потерявшей невинность и испытывавшей страхи перед будущим. Но через четырнадцать лет, когда поведет ее к алтарю, то вспомнит о том давнем обещании («слове мужчины»), а в беседах с близкими будет ссылаться на него, как на причину бесповоротного и скандального решения.

Тогда в Царском окружении припомнят другое. В 1868 году, давая согласие на брак герцога Евгения Аейхтенбергского (кузен Александра И, внук Императора Николая I, сын его старшей дочери Марии) на фрейлине цесаревны Дарье («Долли») Опочининой (1844–1870), Александр II сказал Наследнику Александру: «Я дал согласие на брак Евгения, поскольку не вижу никакого реального препятствия. Лейхтенберги не Великие князья (титул Великого князя переходил к внукам лишь по мужской линии. — А. Б.), и мы можем не беспокоиться об упадке их рода, который ничуть не задевает нашей страны. Но запомни хорошенько, что я тебе скажу: когда ты будешь призван на Царствование, ни в коем случае не давай разрешения на морганатические браки в твоей семье — это расшатывает трон».

А через три года после того наотрез откажет своему сыну Алексею связать свою жизнь с Сашей Жуковской и разобьет безжалостной рукой их высокую и искреннюю любовь.

Сама княжна Долгорукая, ставшая для Императора «дорогой Катрин», далеко вперед не заглядывала. Главное: она любит и сама любима. Все остальное вначале не имело особого значения. А этого, «всего остального», было более чем достаточно, чтобы отравить жизнь.

Не занимая видного поста при Дворе, она как фрейлина обязана была участвовать во многих церемониях и смогла близко наблюдать и прочувствовать холодную и напыщенную атмосферу той «золотой клетки», где находился ее возлюбленный.

Позже она отказалась от своих фрейлинских обязанностей, но не в силу прихоти или своеволия, а потому что находиться в придворной среде становилось непереносимо, и потому что надо было воспитывать детей, которых у нее от Императора родилось четверо: Георгий (1872–1913), Ольга (1873–1925), Борис (1876), Екатерина (1877–1959). В 1874 году Екатерине Михайловне и ее детям именным Императорским указом были пожалованы дворянские права (внебрачные дети таких прав не имели), а в 1880 году — родовой титул «светлейшей княгини Юрьевской».

Первые месяцы после того июльского события 1866 года в Петергофе Екатерина Долгорукая испытала немало волнений и переживаний. Она расставалась на несколько месяцев с Царем, чтобы избавиться от этого наваждения, но уже в 1867 году решила раз и навсегда предоставить все судьбе.

Император ей постоянно говорил о любви. Крепость собственных чувств у княгини уже сомнений не вызывала. Она отдала любимому мужчине всю себя без остатка, все чувства, мысли, воображение, заботы. Княжна стала не только возлюбленной Царя; она сделалась для него целым миром, миром тайным и сладостным, где Монарх находил успокоение и утешение от своей трудной и непрерывной миссии. Долгорукая уверовала в том, что Александр II сдержит обещание, и если Богу будет угодно, то он преодолеет трудности и станет законным мужем. Она верила возлюбленному, когда он говорил, что после встречи с ней не имел близости ни с одной женщиной, в том числе и с женой.