Мария Каллас

Сразу же после «Анны Болейн» Висконти поставил для Марии оперу Глюка «Ифигения в Тавриде». От своей новой работы он получил даже более глубокое удовлетворение, чем тогда, когда репетировал оперу Доницетти. Впоследствии он поделился своим впечатлением о выступлении Марии: «Она была одета в роскошное платье из светлого шелка с длинным шлейфом, поверх которого был накинут широкий темно-красный плащ. Ее волосы были украшены крупным жемчугом, а по шее, прикрывая грудь, струились нитки жемчуга. В один из моментов она устремилась вверх по высокой лестнице, а затем спустилась быстрым шагом по крутым ступенькам. Ее широкий плащ развевался на ветру, и на восьмой ступеньке она взяла самую высокую ноту. А как были согласованы с музыкой ее жесты! Она была словно вышколенная цирковая лошадь, исполнявшая любой трюк, которого от нее требовал дрессировщик. Что бы там она ни думала об «Ифигении в Тавриде», это было наше лучшее совместное творение. И без нее я поставил немало опер, но то, что я сделал вместе с Марией, занимает в моем творчестве особое место. Это то, что я создал исключительно для нее одной».

Судя по признанию, сделанному мэтром годы спустя после того, как распался их творческий союз, можно сделать вывод, что мастер, заставивший сиять редкий бриллиант всеми своими гранями, испытывал законную гордость. В том, как Висконти с восторгом описывает роскошные одежды и украшения певицы, произведенные по его эскизам, видно, что он с поистине чувственным удовольствием любуется своим творением. Остается только сожалеть, что он не способен был дать своим чувствам естественного продолжения. Без сомнения, личная жизнь Марии сложилась бы совсем по-другому…

Если Мария явилась публике во всем блеске своей королевской красоты, то не все проходило гладко на репетициях «Ифигении в Тавриде». Мария впервые высказала несогласие с некоторыми концепциями Висконти. Так, она обвинила его в искажении произведения Глюка. Висконти и в самом деле перенес действие и, соответственно, декорации в XVIII столетие под предлогом, что Глюк творил именно в том веке. Произведение выиграло в части драматургического накала, но Мария настаивала на том, чтобы действие этой оперы происходило в античной Греции. Возможно, это был зов предков. Она считала, что в современной постановке Ифигения теряет свою самобытность и уже мало походит на гречанку… Как бы там ни было, но своей блистательной игрой и неповторимым голосом она покорила публику «Ла Скала». И снова Мария легко достигла пароксизма вокальной экспрессии. Между певицей и другими исполнителями, независимо от их артистических способностей, существовали «ножницы», разделявшие исключительное качество и просто хорошее. Один критик выразил свое впечатление от «Ифигении в Тавриде» следующим образом: «Она была пламенной, патетической Ифигенией, в то время как другие только играли пастораль».

Каллас заслужила восторг публики еще и потому, что, несмотря на красивый музыкальный почерк Глюка опера, была лишена захватывавших музыкальных пассажей. Проще говоря, от произведения веяло архивной скукой, которую только Марии удалось развеять. После «Сомнамбулы», «Травиаты», «Анны Болейн», «Ифигении в Тавриде» Лукино Висконти с полным правом мог говорить о «золотых годах Каллас» и претендовать на свою причастность к ее славе, поскольку, повторяю, совсем не случайно примадонна достигла своего зенита именно в те годы, когда работала под его руководством.

И все же эти два великих творческих «феномена» расстались. Когда 10 июня 1957 года занавес «Ла Скала» опустился на последнем представлении «Ифигении в Тавриде», тем самым он поставил последнюю точку в конце, возможно, самой прекрасной повести о встрече артистки и режиссера-постановщика. Скорее всего, такой финал был предрешен самой судьбой: двусмысленность отношений, противоречивые чувства — все, что объединяло и одновременно разлучало их, должно было неизбежно привести к разрыву. Когда судьба сводит вместе столь исключительных людей, они, как правило, вступают между собой в конфликт. Кроме того, в силу особенностей характера оперной дивы их творческий союз был обречен. Гений не терпит рутины; его природа такова, что он постоянно ищет перемен…