Мария Каллас

Из такого оскорбительного обвинения явствует, что в основе скандала лежит предубеждение, доведенное до ненависти. Что все чувства вышли из-под морального контроля, из зоны критики. Нельзя даже приблизительно определить, какое воздействие на художника мог оказать подобный взрыв ненависти, на художника, который всегда зависит от собственного настроения чье честолюбие заставляет полностью отдаваться искусству и стремиться к совершенствованию своего мастерства. Какие же чувства испытывала прежде всего актриса с почти непреодолимым - согласно Легге - чувством неполноценности? Она послала президенту и его супруге извинительное письмо. Синьора Гронки незамедлительно отреагировала полным понимания телефонным звонком, однако общественное лицо певицы было до неузнаваемости искажено. Даже итальянский парламент занимался "случаем с Каллас". На певицу нацепили ярлык красивого хищного циркового зверя - эдакого чудовища, которое можно обуздать лишь кнутом и клеткой.

История эта получила драматическое завершение. Когда спустя три месяца, девятого апреля, Мария Каллас вновь пела на сцене итальянской "Ла Скала" - Анну Болейн, - и ее героине предстояло выступить гладиатором в цирке перед толпой народа, жаждавшего, по словам Джулини, крови, а полицейским пришлось прокладывать ей дорогу в театр и на сцену, публика же намеренно рукоплескала исключительно ее партнерам, тогда певица отважилась на единственно возможный в этом случае способ защиты. В конце первого акта Анну арестуют, и она швыряет в лицо охранникам гневные обличительные слова: "Giudici! Ad Anna! Giudici!" ("Судьи! Против Анны! Судьи!")-Каллас вышла к самому краю рампы и выразительно пропела эту фразу, нацелив ее прямо в публику. И публика сдалась, она приветствовала певицу ликующими возгласами, радуясь ее мужеству и тщетности собственных низменных усилий.

Какой ужасный триумф! Как говорится, на того, кто долго смотрел в бездну, эта бездна теперь уставилась сама. Это был один из тех вечеров, который вряд ли мог дать успокоение истерзанным нервам певицы.

Осенью 1957 года она должна была выполнить договорные бязательства с фирмой "Cetra" - сделать три записи. В сентябре она записала "Медею" Керубини, и потому запланирован-ые следом гастроли в Сан-Франциско пришлось отменить. Kурт Херберт Адлер, возмутившись разрывом договорных обязательств, счел запись доказательством того, что она все-таки могла петь. Но если бы она последовала совету врачей и отказалась от записи "Медеи", ее черный список пополнился бы еще одной скандальной историей.

Когда после выступления в "Анне Болейн", которое певица использовала как трибунал против своих обвинителей, она вернулась на Виа Буонаротти, все двери, стены и окна дома оказались вымазаны грязью и нечистотами. Тотчас по завершении серии выступлений она уехала отдыхать на озеро Гарда. В Сирмионе она усиленно готовилась к последней премьере сезона "Ла Скала": "Пирату" Беллини. На репетициях перед премьерой, назначенной на девятое мая, Гирингелли полностью игнорировал ее. Журналу "Лайф" она заявила: "Если театр пригласил актера и постоянными придирками и жесткостью создает на сцене напряженную атмосферу, то работа артиста физически и морально становится невыносимой. Для самозащиты и сохранения собственного достоинства мне не оставалось иного выбора, как только покинуть "Ла Скала". 31 мая 1958 года, после пятого представления оперы Беллини и сто пятьдесят седьмого выступления Каллас на сцене "Ла Скала", она покинула театр. Когда она вновь вернулась в него в декабре 1960 года для участия в пяти представлениях "Полиевкта" Доницетти, вулкан уже потух, тот самый вулкан, что в последнем спектакле "Пирата" еще раз изрыгнул пламя. В большой заключительной сцене перед мысленным взором Имоджене возникает виселица, на которой должен умереть ее возлюбленный: "La... vedete...il palco funesto". "Palco" означает также театральную ложу. Каллас пропела эту фразу, сделав при этом недвусмысленный презрительный жест в сторону пустой директорской ложи. Публика поняла, что это был жест прощания, и раз за разом вызывала певицу на сцену. В конце концов Гирингелли приказал опустить железный занавес, показав тем самым, что вечер завершен. На сей раз невица покидала театр, обласканная зрителем. Гирингелли холодно отозвался об этом: "Примадонны приходят и уходят, Ла Скала" остается". Где же с тех пор остается "Ла Скала"?