Мария Каллас. Дневники. Письма

– Это были роскошные места, – вспоминает Том. – Сцена как на ладони. Никогда я не получал такого удовольствия от музыки, голосов, постановки. Стыдно признаться, но это была первая опера в моей жизни. Когда я вернулся домой, то сразу же полез в YouTube искать другие записи Доницетти. И тогда я впервые услышал, как Мария Каллас поет «Лючию ди Ламмермур». Я не мог поверить, что это возможно, что на такое способен человеческий голос. Раньше я знал только ее имя. Ничего более. Я даже не представлял, в какое время она жила. Поэтому, когда я стал погружаться в ее мир, слушать ее записи, узнавать подробности ее личной жизни, у меня не было чувства какой-то временной дистанции. Наше знакомство началось так стремительно и спонтанно, что очень скоро я стал ее воспринимать как близкую родственницу. Знаете, как бывает, вначале мы не жили вместе, но виделись часто, потом стали проводить время вместе все больше, потом съехались и стали вести общую жизнь. Наверное, самое поразительное в этой истории – это ощущение духовной близости. Можно сказать, я встретил родную душу. При этом нас почти ничего не связывает. Вокруг меня никто ею не интересуется. Мои сверстники смотрят на эту мою страсть с подозрением. Но это не имеет значение, во всем, что я делаю в память о Марии, есть «сила судьбы». La Forza del Destino. Каллас любила про себя повторять, что она сама заложница и произведение собственной судьбы. В одном своем интервью она говорит: «Destiny is destiny, no way out» («Судьба – это неизбежность, тут выхода нет»). В общем, мы совпали абсолютно.

Синдром Марии Каллас

А дальше началось то, что на языке психиатров 50-60-х годов называется «синдромом Каллас». Тому Вульфу все время надо было ее слушать, добывать новые и все более редкие ее записи. Главным их поставщиком стал для него YouTube. Как человек деятельный и практический, он быстро проник в разветвленную сеть поклонников Каллас по всему миру – от Австралии до Бразилии с заходом в Европу и даже Сейшельские острова. Причем это люди самых разных возрастов: от очень немолодых, еще помнящих живую Каллас на сцене, до совсем юных. Один парень переписывал все ее старые пластинки и ставил на YouTube, чтобы все могли скачивать ее записи 40-х годов. Том вступил с ним в переписку. Выяснилось, что это австралиец двадцати с чем-то лет, который знает про Каллас все и с ходу может отличить «Норму» 1955-го года от «Нормы» 1961-го.

– Одновременно с желанием узнать, кто такая Мария Каллас, подспудно во мне крепла уверенность, что ее жизнь – потрясающий сюжет для документального фильма. Режиссура, о которой я забыл думать, вдруг снова поманила меня. Мне захотелось снять фильм об этой необыкновенной женщине, тем более что я оказался в эпицентре невероятного информационного потока, обрушившегося на меня как цунами. На моем пути все время стали появляться люди, которые хотели рассказать мне о Каллас, у которых были какие-то неизвестные документы, связанные с ней. Я постоянно открывал все новые и новые ее записи, считавшиеся утраченными. Поначалу у меня не было мысли ни о выставке, ни о книге, я думал о документальном фильме. Я прочитал все ее биографии, посмотрел все фильмы о ней, все доступные интервью. За несколько месяцев я получил полный обзор того, что сделано было до меня за последние 40 лет. Особенно меня интересовали документальные фильмы. Кстати, их довольно много. Но странное дело, в них доминируют голоса тех, кто высказывает свои суждения о Марии. А все-таки самые сильные моменты этих фильмов, когда она говорит сама. Вообще, мой опыт работы над проектом «Maria by Callas» убедил меня, что ничего недоступного нет. Должно быть только желание. Большую часть работы я делал на свои средства. Спонсора не было, никаких грантов не было. Мне все последовательно отказали. Проект держался только на моей воле и надежде. Только потом подключилось издательство Assouline, вознамерившись издать большой альбом, но материал был собран мой. И они не сильно потратились. Только в последний момент появился продюсер у фильма. А до того я записал самостоятельно более, чем 40 часов интервью с людьми, знавшими Каллас. Работа над ним растянулась на 3 года. И только отсмотрев их все вместе, я понял, что нет ничего сильнее и правдивее, чем собственные интервью Каллас. Поэтому от этих 40 часов в моем фильме почти ничего не осталось. И без них, наверное, не было бы ни фильма, ни выставки, ни книг. Многие интервью считались потерянными. Мне пришлось провести несколько суток в подвалах французского телевидения, роясь в пыльных коробках, предназначенных для уничтожения, потому что никто не знал, да и не слишком интересовался, что там. История повторится потом в Англии, в архивах на Би-би-си, и в США, и в Германии. Одна и та же ситуация: никто ничего не помнит, никто ничего не знает. Чувствуешь себя археологом и следователем-криминалистом одновременно. Что-то мне удалось обнаружить в частных архивах.