С начала 1959 года Мария вела кочевой образ жизни звезды бельканто. Она вновь прибыла в Соединенные Штаты, чтобы дать там множество концертов. Менегини подсчитал, что концерты втройне выгодны, поскольку не требовали, как оперное представление, большого числа репетиций и позволяли Марии выбирать уже известные ей арии, которые она знала назубок, а также приносили больше денег, чем классический спектакль. Помимо всего прочего, концертная деятельность позволяла оперной диве обманывать себя в тот момент, когда для нее были закрыты сцены многих престижных оперных театров: «Ничего не изменилось в моей жизни… Я по-прежнему почитаемая всеми в мире певица… Единственная и неповторимая примадонна…»
Возможно, Мария предавалась подобным успокоительным размышлениям, чтобы не признавать очевидное: артистка в ней мало-помалу уступала место женщине, или, скорее, женщина отстаивала свои права в ущерб таланту артистки. Музыковеды уже неоднократно указывали певице на то, что ее голос слабеет. Неужели по этой причине Мария вдруг изменила свой аскетический образ жизни? Почему ее потянуло в мир пустых развлечений? Или же, напротив, ее голос слабел именно потому, что она перестала приносить себя как женщину в жертву певице? На эти вопросы нельзя дать точный ответ. И все же, как бы там ни было, нельзя говорить, что именно с этого времени Мария потеряла голос. По этому поводу весьма справедливо высказался Мишель Глотц: «Голос у Марии был всегда; только нервов больше не стало». Его мнение разделяла и сама Мария Каллас.
Достоверно только одно: Каллас, которой руководил Висконти, певица, которой не составляло труда переходить от исполнения оперы Вагнера к произведению Беллини, то есть Каллас пятидесятых годов никогда не могла бы хлопнуть дверью ни в «Ла Скала», ни в «Метрополитен-опере»; Каллас тех времен была душой и телом предана искусству.
Жан Поль Реми подвел итог выступлений певицы, где цифры говорят больше, чем любые комментарии по поводу охлаждения певицы к своему творчеству: в 1958 году Мария пела двадцать восемь раз; в 1959-м — одиннадцать; в 1960-м — семь раз; в 1961-м — пять раз; в 1962-м — два раза; в 1963 году — ни одного! Печальная статистика, притом что и репертуар певицы сокращался на глазах.
Карьера оперной дивы была короткой, даже слишком короткой, чтобы мы могли в полной мере насладиться ее талантом. Словно разочарованные влюбленные, мы спрашиваем вновь и вновь, почему так случилось, и ищем виновного…
Здесь следует вспомнить установленный ее супругом безумный ритм сценической деятельности певицы. Однако была еще одна причина: Онассис с его роскошью, обещаниями, любовью или, скорее, Онассис с фальшивой роскошью, лживыми обещаниями и обманчивой любовью… И в то же время был и другой Онассис — человек, наделенный мужским обаянием, веселым нравом, душевной щедростью… В 1959 году обновленная Каллас представляла весьма легкую добычу для такого опытного охотника, каким был в то время Онассис…
Однако никогда еще супруги Менегини столь демонстративно не выставляли напоказ свое семейное счастье. По некоторым высказываниям Марии можно было предположить, что Титта уже давно перестал играть роль «папика» и превратился в партнера. В своих воспоминаниях Баттиста из кожи вон лез, чтобы доказать, будто его красавица-жена пылала к нему неземной страстью. Мы знаем, что он разыгрывал перед нами комедию. Мария была великой актрисой и умела ввести в заблуждение публику, под пристальным вниманием которой находилась не только на сцене, но и в частной жизни. Если бы ее сердце не было свободно, разве смог бы ее покорить за столь короткий срок другой мужчина? Она сто раз бы подумала, прежде чем перейти Рубикон. Игра была предопределена еще задолго до фатального путешествия на яхте миллиардера.
А пока, повторяю, супруги Менегини продолжали показывать на людях пример брачного союза, совершенного во всех отношениях. В ресторане «У Максима», отмечая десятую годовщину со дня свадьбы, Каллас во всеуслышание заявила: «Я — голос, а он — душа». Слова стоят недорого и очень быстро выходят из моды.