Мария Магдалина

– Знак, знак! – повторила она несколько раз, машинально сняла подаренный ей при первом знакомстве перстень, единственный подарок, который она приняла от него, отдала его Деборе и отвернулась к стене, погружаясь опять в прерываемый лишь бредом сон: свирепые лица сбегающихся людей сливались в ее разгоряченном воображении в одно дикое, чудовищное лицо, ее всю насквозь пронизывал страшный крик несущейся толпы, и она вздрагивала всем телом, точно желая вскочить, чтоб бежать, – а потом в ушах ее начинала звучать та безбрежная тишина, среди которой раздавался, возрастая и возвышаясь, его голос, вырисовывались его лучистые глаза, а потом начинали журчать кроткие слова, которые он говорил ей одной, из уст в уста.

И тогда открывалась перед ней как будто лазурная, бездонная и спокойная гладь, в которую она опускалась без сознания, без чувств, пока, наконец, совсем заснула.

Когда она проснулась, было уже совсем темно. Через окошко смотрелась в комнату ярко мерцающая звезда, проникало легкое дуновение ветерка, и со двора доносился какой-то шум.

«Иисус пришел», – мелькнуло у нее в уме, и она вся вздрогнула, охваченная предчувствием, что, может быть, это тот, который ее спас.

Затаив дыхание в груди, она стала прислушиваться. Голоса стихали, слышалась только какая-то суетливая возня внизу, но скоро и это утихло.

Вся горя в лихорадке, она встала и взбежала на галерею; перед жилищем Симона шевелились человеческие тени, а из открытых настежь дверей струилось и стлалось по траве пятно света.

Мария тихонько спустилась по лестнице и, прячась за кустами, ощупью, как слепая, шла на свет; сердце ее билось так сильно, что она вынуждена была останавливаться, чтоб перевести дыхание; наконец, она остановилась под тенью дерева, в нескольких шагах от хижины.

В дверях, мешая ей видеть, стояло несколько человек, одетых просто и грубо, за ними она увидела черноволосую голову сестры, услышала кашель Лазаря и голос что-то доказывавшего Иуды.

Когда он умолк, поднялось какое-то движение, люди расступились, и она увидела на скамье между братом и Симоном юношу – она узнала его, это был Иисус.

Наклонившись, он развязывал ремни сандалий, скинул их и бросил под скамейку, а потом стал растирать рукой натруженные и обожженные ноги. Он поднял лицо и посмотрел вперед; Марии показалось, что он ее видит; призывает улыбкой и чего-то просит.

Что-то заставило ее вскочить, она влетела, как вихрь, в хижину и с криком: «Спаситель!» – упала к его ногам. Дивные, в золотых запястьях, обнаженные руки обхватили его колени, пышная голова ее склонилась к глиняному полу, обнажилась прекрасная белая шея с рассыпанными по ней жемчугами.

Изумление охватило всех. Присутствующие остолбенели – и вдруг опьяняющий аромат разлился кругом – Мария вылила розовый бальзам на ноги Иисуса, откинула сетку с своих волос и заревом рассыпавшихся кос стала обтирать его натруженные ступни. Белые плечи ее вздрагивали; грудь подымалась от душившего ее рыдания.

Иисус наклонился, приподнял ее и, положив на колени ее голову, стал гладить ее и кротко промолвил:

– Что же ты плачешь еще?

Симон, который сейчас только узнал Марию, предостерегающим голосом шепнул:

– Учитель, это Мария из Магдалы, сестра Лазаря, очень блудная и грешная.

А потом послышался несколько раздраженный голос Иуды:

– Лучше было бы продать это масло и деньги раздать нищим.

– Не плачь, – успокаивал Иисус Марию; когда же она робко подняла боязливые, полные слез глаза, он, глядя на нее, проговорил: – Ты мне совсем не говорил, Лазарь, что у тебя есть вторая сестра, и такая красивая. – А потом, повернувшись к Симону, стал говорить несколько проповедническим тоном: – Прощаются ей грехи ее многие, ибо много возлюбила она, а кому мало прощается, тот мало любит. Я вошел в дом твой, Симон, и ты не дал мне воды на измученные ноги мои, а она дала мне свои слезы; ты не помазал елеем головы моей, а она драгоценным мирром умастила стопы мои и обтерла их вот этими мягчайшими, чем шелк, и более дорогими, чем золото, косами. Не печалуйся и ты, Иуда, о нищих, ибо нищих всегда имеете с собой, а меня не всегда будете иметь.

Голос его изменился от волнения.

– Вы долго ходили за мной, слышали меня многократно и все же искушали и спрашивали: кто я? По раздумью вы пошли за мной, а вот эту девушку едва я при солнце узнал, и в тот же вечер она, ведомая сердцем, припала к ногам моим с криком: «Спаситель!»

Он положил обе ладони на голову Марии и проговорил:

– И обретешь ты спасение, и имя твое сплетется с моим именем, и ты найдешь меня после смерти и соединишься со мной на кресте. Иди же теперь и усни, ибо истерзал сердце твое день сегодняшний. Пойдемте и мы на покой, ибо ничто лучше того, что свершилось, нас постичь уж не может.

Мария покорно встала, ушла и действительно, едва лишь коснулась постели, сладко заснула. Ученики тоже, закутываясь в плащи, рассеялись по саду и разлеглись под деревьями.

Погасли огни, и вскоре тишина воцарилась во всей усадьбе.