Мария Магдалина

Внезапность созыва, ночное время и важность дела вызывали среди членов суда, которым наскучило повседневное разбирательство мелких житейских споров, сильное волнение. Собравшиеся, торопливо занимая расставленные полукругом сиденья в большом, наскоро и потому слабо освещенном зале, по старшинству лет, от левой до правой стороны высокого седалища, на котором должен был восседать отец трибунала, то есть председательствующий, переговаривались между собой невольно пониженными до шепота голосами.

Но и этот шепот утих, и наступила полная тишина, когда на возвышении как председательствующий появился сам первосвященник Каиафа.

– Предвечный с вами, – торжественно приветствовал он совет.

– Да благословит тебя предвечный!

– Все ли собрались?

– Все!

Каиафа сел и, положив руки на свиток Священного писания, взял слово:

– Досточтимые члены совета! Сегодня вечером в Гефсиманском саду был пойман Иисус из Назарета, сын Марии и Иосифа-плотника, муж тридцати двух лет, который именует себя пророком, в действительности же является обманщиком. Он соблазняет народ, возбуждает толпу и сам нарушает закон Моисеева союза между господом и народом Израилевым. Он говорит, что разрушит наш храм и построит себе другой. Он называет себя Мессией. Он богохульник, а сказано, что кто отвергнет закон Моисеев, тот по показанию двоих или троих повинен смерти без всякой пощады. Не двое, не трое, а целое множество верующих принесли свои показания. Угодно будет их выслушать?

– Свидетелей нужно выслушать, – послышались голоса.

По данному знаку вошло несколько фарисеев, и все, до йоты, повторили то же, что гласил обвинительный акт.

– Как видите, дело ясно, – продолжал первосвященник, – двух мнений здесь быть не может.

– Я прошу слова, – перебил Никодим.

– Говори!

– Я хочу спросить только, позволяет ли наш закон судить человека, не выслушав его самого и не узнав, что он говорит? Имеют ли цену показания, если свидетели говорят в отсутствии обвиняемого?

– Замечание Никодима заслуживает внимания, – согласился строгий ригорист судебной процедуры Датан.

– Я не вижу причины отказать в этом требовании, – ответил первосвященник, бросая взгляд на тестя; когда же тот кивнул в знак согласия, приказал ввести Иисуса.

Наступила напряженная минута ожидания.

Немного погодя в преддверии мелькнула белая одежда, и Иисус вошел в зал, остановился посредине, наклонившись немного вперед, так как руки сзади у него были связаны, и спокойными, светлыми глазами обвел лица присутствующих.

– Прошу слова, – вскочил с места Никодим. – Я протестую, – громко заявил он, – этот человек обвиняется, но еще не осужден. Что должны означать эти веревки?

– Он арестованный, – строго ответил Каиафа.

– Но эта палата – палата суда, палата справедливости, а не тюрьма, – с жаром продолжал Никодим.

– Справедливое замечание, – снова вставил Датан.

– Мы можем его развязать, если Никодиму кажется это столь важным, – процедил Анна.

Когда прислужники освободили от пут руки Иисуса, он поправил рыжеватые локоны своих несколько сбившихся волос. Два прислужника подошли к нему с факелами и осветили его лицо, чтобы не было сомнения, что свидетели видят его.

После этого все выставленные обвинения были еще раз повторены и единогласно подтверждены.

– Вы слышали? – громко обратился к присутствующим Каиафа. – Теперь же я спрашиваю, что означает твое учение и от кого оно исходит?

– Я говорил открыто, – звучным голосом проговорил Иисус. – Я всегда проповедовал в храме или в доме молитвы, куда входит, кто хочет, и ничего не говорил тайно. Зачем же ты спрашиваешь меня? Спрашивай тех, кто меня слушал, они знают, чему я учил!

– Презренный ты, плотников сын, как смеешь ты так говорить с первосвященником? – вскочил с пылающими глазами Нафталим; по залу же пробежал ропот негодования.

Иисус, величественно выпрямившись, повернул свое лицо к Нафталиму и, спокойно глядя ему в глаза, промолвил:

– Если я плохо молвил – покажи, что плохо; если хорошо, зачем ты хочешь оскорбить меня?

В зале воцарилась тишина. Достоинство, с каким держал себя Иисус, спокойствие, которым веяло от его фигуры, красота его лица и обаяние взгляда начали производить впечатление.

– Я спрашиваю тебя, – раздраженно обратился к нему первосвященник, – ты ли тот Христос, сын благословенного?

– Я.

– Вы слышали? – Каиафа разодрал в знак беспредельного негодования одежду на груди своей и воскликнул: – Нужны ли вам еще доказательства? Он богохульствует перед вами сам, собственными устами… Как же вам кажется?..

– Повинен смерти, – раздались голоса.

– Так что же? Ты – сын божий? – обратился с вопросом к Иисусу Анна.

– Как ты сказал…

– Итак, ты сам свидетельствуешь о себе?

– Да, свидетельствую я сам и тот, кто ниспослал меня, отец небесный, а в законе вашем написано, что свидетельство двоих истинно.

– Когда же ты разрушишь храм? Где кирки твои? Где камни для новой постройки? – продолжал подтрунивать Анна.