Мария Магдалина

Никодим остановился, увидав, как тупые, словно затканные паутиной глаза Марии медленно проясняются, мертвенно-бледное, белое, как снег, лицо приобретает живой цвет. В голове Марии стали просыпаться, по-видимому, неясные воспоминания и, когда Никодим спросил еще раз:

— Узнаешь меня?

— Узнаю, — прошептала она и бессильно опустилась на песок.

Никодим укрыл ее плащом, заставил ее выпить немного воды с вином и съесть сушеного винограда, а затем призвал учеников.

— Мы вернемся назад в Дамаск. Встреча с Марией настолько важна для дела, что надо уведомить об этом апостола. Переждем жару в этой пещере, а под вечер двинемся.

Он велел ученикам разостлать свои плащи, уложил на них Марию и нежно сказал:

— Выспись, путь далек, мы тоже отдохнем.

Вскоре все уснули.

Мария была, как в лихорадке, металась и бредила. По отрывистым словам, вырывавшимся у нее из уст, видно было, что на нее нахлынули воспоминания прошлого… Она повторяла имена матери, Марфы, Лазаря, звала их к себе ласкательными, уменьшительными именами. Иногда нежная улыбка появлялась у нее на губах.

Постепенно она успокоилась, волосы золотистой волной окутали ее всю, и она спокойно уснула.

— Вставай, Мария, — услыхала она на закате голос Никодима, — пора уже двигаться в путь. По песку пустыни пойдешь босиком, ибо ножки твои в наших сандалиях были бы как в лодках. Оденешься в мой плащ, а потом мы купим тебе одежду и обувь.

Мария вздрогнула, села и долго смотрела на Никодима, как будто бы снова его узнала.

— Никодим, оставь меня здесь, тут мне хорошо… у меня нет сил возвращаться к суете и шуму мира.

— Мария, — резко прервал ее Никодим, — и ты, ты это говоришь, ты, возлюбленная учителя, ты хочешь отклониться от его дела! Ты не знаешь, что творится на свете. Я повторяю тебе, что посев учителя растет, с трудом разрастается среди народа израильского, но зато роскошно принялся среди язычников. Общины во славу его существуют во всех концах земли…

— Как это его? Разве он является в этих общинах? — оживилась Мария.

— Будто бы видят его некоторые… так говорят, по крайней мере, — Что, в обычном своем виде или как слабый дух? — и она возбужденно смотрела ему в глаза. — Я не знаю, сам я его не видел, но апостол наш слышал его голос.

Мария тихо вздохнула, закуталась в плащ и пошла вперед.

На западе догорало темно-красное солнце в веере ярких лучей, и волосы Марии, падавшие вдоль плаща, казалось, горели в этом огне.

— Эта женщина светит нам, как огненный столп Моисея, когда он вел свой народ из Египта, — заметил Тимофей.

— Она выглядит, как богиня Эос, — сказал грек.

— Нет никаких богинь, а есть только один вечный Бог и сын его Христос, серьезно упрекнул его Никодим.

— Я только так, для сравнения, — оправдывался Стефан.

Между тем солнце неожиданно зашло, как бы скатилось в пропасть. Пустыня на миг погасла, потемнела, а затем быстро опять засияла, освещенная луной.

— Хорошо будет идти, Селена вся выплыла из океана, а вчера еще она смотрела на нас боком. Это прекрасная, больная от любви к убегающему от нее солнцу дочь Гипериона, — говорил Стефан.

Никодим поморщился, недовольный тем, что его замечания проходят втуне и Стефан, хотя уже давно принявший крещение и ревностный последователь Христа, все никак не может избавиться от воспоминаний старой веры в божества.

Тимофей тоже огорченно посмотрел на него, ни, видя, что диакон не говорит ничего, промолчал.

Они старались не отставать от Марии, которая шла быстро и не оглядываясь, как будто бы она была одна. И вдруг среди тишины пустыни они услыхали ее проникновенный шепот, нежные слова и звонкие поцелуи, которыми она покрывала свои руки.

Встревоженные ее странным состоянием, они подошли ближе и заметили, что после нее остаются на песке маленькие сырые следы. Никодим наклонился и увидел, что это кровь.

— Мария, стой. Ты, вероятно, наступила на острый камень, сядь, мы посмотрим твои ноги.

Но она шла, не останавливаясь, словно охваченная неведомой силой, когда же ученики догнали ее и остановили, то она окинула их непонимающим взглядом, губы ее жалобно задрожали.

— Идите, идите, — говорила она, и прижала к устам полные крови руки. Плащ скатился с плеч, и спутники ее с ужасом увидели, что левая грудь Марии несколько обвисла и вся в крови, которая струей катилась на бедра.

— Что с тобой, Мария? — воскликнул испуганный Никодим, сорвал с себя полотняную тунику и стал рвать ее на полосы, чтобы перевязать раны.

Но Мария вырвалась у него из рук, — Не трогай меня, — проговорила она поспешно, — не видишь разве, что это не мои, а возлюбленного учителя моего раны, что это течет не моя, но его сладкая кровь, — и глаза ее стали тихими, ясными, а лицо приняло небесное выражение.

Никодим стоял, точно в столбняке, а потом побледнел, упал на колени и, воздымая руки к небу, заговорил в экстазе:

— Воистину правду говорит эта святая женщина, такие же раны были у него, когда мы сняли его с креста.

Испуганные ученики упали лицом вниз, а Мария равнодушно посмотрела на них, отвернулась и пошла дальше.