Мария Медичи

Но королева не ограничилась уже существовавшими зданиями Люксембургского особняка: она намеревалась их дополнить дворцом, построенным по ее вкусу, похожим на дворец Питти, в котором прошло ее детство.

Соломон де Бросс представил ей свой проект. Но Мария Медичи не осмелилась принять решение сама. Проект Соломона де Бросса, даже если он и напоминал дворец Питти систематическим использованием рустик [7], оставался в рамках дворцовой архитектуры, развившейся во Франции с XVI века под влиянием итальянцев, но при этом сохранявшей чисто французские традиции. Она отправила проект знаменитым архитекторам той эпохи и нескольким государям, вкус которых считался эталоном.

Проект получил практически единодушное одобрение, и Мария заключила договор с Соломоном де Броссом. 2 апреля 1615 года королева торжественно заложила первый камень. Она наслаждалась этим моментом счастья: Генеральные штаты завершились для нее успешно, почти все готово для заключения испанских браков — «великой идеи регентства». Мария Медичи находилась на вершине своего могущества.

Соломон де Бросс — сын и внук архитекторов: его отец — Жан де Бросс — был архитектором королевы Маргариты, первой жены Генриха IV, а мать — дочерью архитектора короля Якова I Андруэ дю Серсо.

Де Бросс уже работал в замке королевы Монсо-ан-Бри. Он великолепно знал технику строительства и имел солидные теоретические знания. Модный архитектор: строил Верней-сюр-Уаз для маркизы де Верней, Куломье — для герцогини де Лонгвиль, перестроил большой зал Дворца для Парижского парламента, строил Дворец парламента Бретани в Ренне, реконструировал протестантский храм в Шарантоне (де Бросс сам был протестантом).

По контракту, заключенному с Марией Медичи, Соломон де Бросс обязывался построить в соответствии с чертежами и сметой дворец общей стоимостью в 750 000 ливров, получая в год заранее установленную оплату в размере 2400 ливров.

Чтобы лучше наблюдать за работами, архитектор и его сын на время строительства разместились в Люксембургском особняке, что оказалось весьма предусмотрительно: возникли непредвиденные трудности из-за того, что дворец строился на месте бывших карьеров, и пришлось предварительно укреплять грунт. Это отодвинуло начало работ до 1617 года, а после 24 апреля — убийства Кончили, которое повлекло за собой ссылку Марии Медичи в Блуа — они и вовсе прекратились.

С возвращением Марии Медичи в 1620 году работы снова возобновились, но к этому времени цены выросли, произошли разрушения, некоторые части здания пришлось перестраивать. Она поручила своему суперинтенданту финансов г-ну де Ришелье лично следить за строительством. Ришелье решил, что Соломон де Бросс прикарманил деньги.

Отношения между королевой и ее архитектором осложнились. Выплаты были приостановлены. Де Бросс прекратил строительство, хотя ему приказывали немедленно начать работы. Королева не знала, как справиться с такими заботами. Но 24 марта 1624 года права подрядчика были переданы г-ну Марену де Ла Валле, а Соломон де Бросс оставался архитектором дворца с тем же жалованьем. Строительство возобновилось, и в 1625-м Мария Медичи торжественно открыла большую галерею первого этажа в западном крыле дворца, украшенную 24 роскошными полотнами Рубенса из «Истории Марии Медичи».

Наконец-то королева-мать была у себя дома. Ее спальня занимает одну из самых красивых комнат: именно здесь разыграется ключевая сцена Дня одураченных 11 ноября 1630 года.

Однако полностью строительство будет закончено только в 1631-м. Когда в 1626 году Соломон де Бросс умер, Мария Медичи заменила его на Жака Лемерсье, восходящую звезду французской архитектуры — своей карьерой он был обязан Ришелье: кардинал поручал ему строительные работы по расширению Лувра, он строил часовню Сорбонны, замок и церковь в Рюэйле, замок и новый город Ришелье, но главное — Пале-Руайаль.

Современники единодушно восхищались дворцом. Жермен Брис в своем Новом описании города Парижа и всего того, что в нем есть замечательного,не скрывает восторга: «Из всех приметных больших зданий Парижа и даже всего королевства нет ничего прекраснее этого великолепного дворца. Можно даже добавить, что если полагаться на мнение людей знающих и судящих без предубеждения, то и во всей Италии немного найдется более гармоничных и благородно украшенных зданий, чем это. Мария Медичи ничего не пожалела, чтобы оставить будущим поколениям памятник, достойный величия и щедрости ее рода. И можно сказать, что в Европе есть очень мало зданий, где искусство проявилось бы с таким совершенством и такой величественностью».