Главным центром притяжения двора была, несомненно, вдовствующая королева, а его самой большой драгоценностью — юная королева Мария. Мария де Гиз требовала, чтобы девочке оказывали подобающее ее сану почтение, и, когда ей разрешали смотреть на придворных, танцующих гальярду и павану, дамы и кавалеры низко кланялись ей, прежде чем начать танец. Когда вечно бдительная Дженет Синклер решала, что Марию пора укладывать спать, лорд-камергер провозглашал: «Королева удаляется!» Танец прерывался, и весь двор преклонял колени. Мария вряд ли видела вооруженных стражников, всегда следовавших за ней на небольшом расстоянии, но она должна была чувствовать внимание, которое ей оказывали те счастливчики-придворные, которым дозволялось к ней приближаться. Суровые вояки типа Босуэлла хвастались потом, что юная королева им улыбнулась, и они снимали шляпы, приветствуя ее, когда она смотрела на кавалькады охотников, выезжавших из замка, с охотничьими птицами на руке. Однако жизнь Марии была слишком драгоценной, чтобы юной королеве могли позволить присоединиться к ним за стенами замка. Мир ее детства был полон музыки, звучавшей на регулярно устраивавшихся балах или еще чаще в Королевской капелле, где мессу сопровождала музыка Роберта Карвера и Роберта Джонсона[12]. Мария не помнила это время в деталях, однако первыми взрослыми увлечениями ее жизни стали музыка, танцы и придворный этикет. Она не знала о дерзких интригах, сплетавшихся под поверхностью этого блистательного двора.
Мария де Гиз знала толк в куртуазном ухаживании, однако Босуэлл испортил всю игру, публично объявив о якобы данном Марией обещании выйти за него замуж. Леннокс почувствовал себя обманутым любовником и, оскорбленный, удалился в свою крепость Дамбартон. Один удар едва не разрушил тщательно возводимое Марией здание всеобщего единства.
Конечно, оставалась реальная возможность получить помощь из Франции, и герцогиня Антуанетта писала дочери: «Я не сомневаюсь, что король со своей стороны окажет тебе всю помошь, какую только сможет. Твой брат, герцог Омаль, и я будем просить его». Поняв, что Мария де Гиз находится в опасности, Франциск I отреагировал на это отправкой к ней флота, денег, оружия и боеприпасов, а также двух послов — де Бросса и Месанжа. Леннокс тут же захватил груз, однако ему напомнили, что, поступая так, он, как французский подданный, совершает государственную измену. Он знал, что французы не церемонились с изменниками, а наказание подразумевало долгую и мучительную смерть, поэтому немедленно примирился с Марией. Теперь Леннокс принудил Марию обещать ему свою руку, и она добилась соглашения с Арраном о том, что Леннокс и он станут управлять королевством совместно. В свою очередь, Леннокс позволил послам распределить среди знатных дворян около 59 тысяч крон, и опасно пошатнувшееся было единство первого сословия, которого добилась Мария, восстановилось.
Арран, как и сама Мария, вовсе не собирался вознаграждать Леннокса и перешел к крайним мерам, которые зачастую предпочитают трусы: немедленно выступил против соперника на Глазго Мьюр[13] и был жестоко наказан. Но Леннокс теперь знал, что его шанс добиться единоличной власти над Шотландией иллюзорен; он бежал на юг, в Лондон, где 29 июня 1544 года женился на племяннице Генриха VIII леди Маргарет Дуглас. Их сыном был Генри Дарнли.
Теперь ко двору Марии де Гиз вернулись французские послы со своими свитами, и она, свободная от политических конфликтов, наслаждалась материнством. Арран и Битон были ее союзниками, а отступничество Леннокса она рассматривала как устранение еще одной помехи. Обожаемая всеми юная королева находилась там, где и должна была быть, — на попечении матери. Мария де Гиз одержала полную победу без единого выстрела, не пролив ни капли крови. От ее внимания не ускользнул тот факт, что французский дофин Генрих и его супруга-итальянка Екатерина Медичи наконец произвели на свет сына, Франциска, так что теперь вполне возможным становился католический династический брак с союзником на континенте.