Мария Стюарт

– Значит, – радостно воскликнула Мария, – мне посчастливится умереть за веру моих отцов, и Господь Бог удостоит меня приобщиться к славе мучеников! Благодарю тебя, Боже, – молитвенно сложив руки, продолжала она уже не столь экзальтированно, но с благочестивым смирением, – благодарю за то, что ты благоволил даровать мне конец, какого я не заслуживаю. Господи, ведь это же доказательство, что ты любишь меня, и подтверждение, что принимаешь меня в число своих слуг. Ведь хотя мне сообщили про этот приговор, я из-за того, как со мной обходились девятнадцать лет, боялась, что буду лишена столь счастливого конца, что ваша королева не осмелится поднять руку на меня, такую же королеву милостью Божией, как она, дочь короля, как она, помазанницу Божию, как она, близкую ее родственницу, внучку короля Генриха Седьмого, и к тому же имевшую честь быть королевой Франции и являющуюся вдовствующей королевой этой страны. И этот мой страх был тем более велик и оправдан, что я, – тут она положила руку на Новый Завет, лежащий рядом на столике, – никогда – клянусь в том на этой святой книге – не замышляла, никого не подстрекала и даже не желала смерти моей сестре, королеве Англии.

– Миледи, – подойдя к столу и указывая на Новый Завет, промолвил граф Кент, – эта книга, на которой вы клянетесь, не настоящая, потому что это папистская версия, и посему вашу клятву должно считать не более достоверной, чем книга, на которой она принесена.

– Милорд, – отвечала королева, – возможно, то, что вы говорите, верно для вас, но не для меня, поскольку я знаю, что эта книга – точное и подлинное изложение слов нашего Спасителя, сделанное весьма ученым и почтенным доктором и одобренное церковью.

– Ваша милость, – возразил граф Кент, – закоснела в том, что узнала и чему научилась в юности, и никогда не интересовалась, что хорошо, а что плохо. Неудивительно, что вы упорствуете в своих заблуждениях, ведь вы никогда не имели возможности послушать человека, который помог бы вам познать истину. А поскольку у вашей милости осталось всего несколько часов жизни и нельзя терять ни минуты, мы, с позволения вашей милости, пришлем к вам декана из Питерборо, человека величайшей учености в вопросах религии, который словом своим приуготовит вас к спасению, которому вы, к величайшему нашему сожалению и к прискорбию нашей августейшей государыни, препятствуете приверженностью к папистским безрассудствам, мерзостям и простительным только малым детям глупостям, из-за которых католики расходятся со святым словом Божиим и познанием истины.

– Вы заблуждаетесь, милорд, – мягко заметила королева, – полагая, будто я бездумно росла в вере своих отцов и не занималась самым серьезнейшим образом столь важной проблемой, каковой является религия. Напротив, я в своей жизни встречалась со сведущими и учеными людьми, которые научили меня всему, чему следовало научить, и я многое почерпывала из чтения их книг, пока меня не лишили возможности внимать их слову. Присутствующий здесь граф Шрусбери подтвердит вам, что после прибытия в Англию я во время поста думала над этими проблемами и слушала ваших ученейших богословов, но их слова нисколько не задели моей души. Так что совершенно бессмысленно, милорд, – улыбнулась она, – присылать к такой закоснелой особе, как я, декана из Питерборо, сколь бы знающ он ни был. Единственное, что я попрошу взамен него, милорд, и за что буду вам благодарна превыше всех мер, – пришлите ко мне моего духовника, которого вы держите здесь взаперти, чтобы он дал мне утешение и приуготовил меня к смерти, а в случае его отсутствия любого другого католического священнослужителя, кем бы он ни был, пусть даже бедным деревенским священником, ибо Господу это неважно, и он требует от него не учености, но веры.

– Сожалею, ваша милость, – объявил граф Кент, – но вынужден отказать в этой вашей просьбе, ибо исполнить ее означало бы поступить противу нашей религии и совести, и посему мы вновь предлагаем вам достопочтенного декана из Питерборо, убежденные, что он даст вашей милости утешение куда успешнее и принесет пользы куда больше, чем любой епископ, священник или викарий католического исповедания.

– Благодарю, милорд, – еще раз отказалась королева, – но мне не о чем с ним говорить, а так как совесть моя чиста и я не совершала преступления, за которое меня казнят, то с Божьей помощью мученичество заменит мне исповедь. А теперь, милорд, я напомню вам ваши недавние слова, что мне осталось мало жить, и эти немногие часы мне будет куда полезнее провести в молитве и благоговейном самоуглублении, а не в пустых препирательствах.

С этими словами она поднялась, кивнула графам, сэру Билу, Эймиасу и Друри и величественным жестом показала им, что желает остаться одна, но, когда они уже уходили, вдруг вспомнила:

– Кстати, милорды, к какому времени я должна приготовиться умереть?

– Завтра к восьми утра, миледи, – запинаясь, ответил граф Шрусбери.

– Прекрасно, – бросила Мария. – А не можете ли вы мне сообщить от имени моей сестры Елизаветы ответ на письмо, которое я написала ей около месяца назад?