Мария Стюарт

– Не моя вина, что последнее желание вашего величества не может быть исполнено, – ответил ей палач. – Меня не предупредили, и я не взял с собой меч, а здесь сумел найти только топор, так что придется воспользоваться им. Но это не помешает вашему величеству простить меня?

– Прощаю вас, друг мой, – сказала Мария Стюарт, – и в доказательство вот вам моя рука, можете поцеловать ее.

Приложившись к ее руке, палач поднялся и придвинул скамейку. Мария села, по левую ее руку встали граф Кент и граф Шрусбери, перед ней шериф и палач, Эймиас Полет позади, а за барьерами вокруг эшафота теснились дворяне и рыцари числом не менее двухсот пятидесяти; Роберт Бил во второй раз огласил приговор, едва он начал его читать, в зал вошли шестеро слуг Марии Стюарт; мужчины встали на скамью возле стены, а женщины опустились на колени рядом с нею; вместе со слугами в зал проскользнул маленький спаниель, любимая собачка королевы, и, чтобы его не прогнали, лег у ног хозяйки.

Королева слушала не слишком внимательно, словно ее занимали другие мысли; лицо при этом у нее было довольно спокойное и даже радостное, как будто ей читают указ о помиловании, а не смертный приговор; закончив, Бил громко крикнул: «Боже, храни королеву Елизавету!» – но крик его никто не подхватил, а Мария Стюарт осенила себя знаком креста, встала, причем лицо ее ничуть не переменилось и казалось даже прекрасней, чем обычно, и молвила:

– Милорды, я по рождению королева, суверенная государыня, и на меня не распространяются ваши законы, притом я ближайшая родственница королевы Англии и ее законная наследница. Я долго была узницей в этой стране и претерпела множество невзгод и зол, которых никто не имел права мне причинять, а сейчас в довершение всех моих бед я утрачу жизнь. Что ж, милорды, будьте свидетелями, что я умираю католичкой и благодарю Бога за то, что он позволил мне погибнуть за его святую веру. И еще заявляю – сегодня, как и всегда, публично, как и с глазу на глаз, – что никогда не вступала в заговоры, не замышляла и не желала смерти королевы и не участвовала ни в чем, что было бы направлено против ее особы. Напротив, я всегда любила ее и предлагала ей приемлемые и разумные условия, дабы прекратить смятение в королевстве и освободить меня из заключения, но ни разу, и вам, милорды, прекрасно это известно, не была удостоена чести получить от нее ответ. Наконец, мои враги добились своей цели, каковая состоит в том, чтобы убить меня. Тем не менее я прощаю их, как прощаю всех, кто когда-либо злоумышлял против меня. После моей смерти станет известно, кто все это задумал и кто исполнял. Я же умираю, никого не обвиняя из боязни, как бы Господь не услышал меня и не отомстил.

То ли опасаясь, что эта речь королевы расположит собравшихся в ее пользу, то ли сочтя, что казнь слишком затягивается, на помост взошел декан из Питерборо и, опершись на барьер, обратился к Марии Стюарт:

– Миледи, моя августейшая повелительница прислала меня к вам…

Но едва он заговорил, Мария повернулась к нему и бросила:

– Сударь, нам не о чем с вами говорить. Я не желаю слушать вас и прошу удалиться.

– Миледи, – не отступался декан, несмотря на столь ясно и решительно высказанное нежелание иметь с ним дело, – у вас осталось так мало времени. Перемените же решение, отрекитесь от своих заблуждений и перенесите все упования только на Иисуса Христа, дабы он даровал вам спасение.

– Все ваши слова бесполезны, и вы ничего не добьетесь, – отвечала королева. – Прошу вас, замолчите и дайте мне спокойно умереть.

Видя, что декан не унимается, она пересела на скамье, повернувшись к нему спиной; он же, обойдя вокруг, снова встал перед нею, однако, как только он заговорил, она снова пересела и опять оказалась к нему спиной. Тогда в разговор вступил граф Шрусбери.

– Миледи, – сказал он, – я поистине в отчаянии, что вы столь закоренели в папистских безумствах. Позвольте хотя бы нам помолиться за вас.

– Коль вы хотите помолиться за меня, милорд, – отвечала королева, – то я могу лишь поблагодарить вас за столь добрые намерения, однако присоединиться к вашим молитвам не могу: мы ведь разной веры.

Тогда граф позвал к себе декана, и пока сидящая на скамье королева молилась шепотом, он, опустившись на колени на ступеньке, ведущей на эшафот, принялся во весь голос читать молитвы, которые повторяли все собравшиеся, кроме слуг Марии Стюарт, молившихся вместе с нею. Через некоторое время королева, держащая в одной руке распятие, а в другой молитвенник и имеющая на груди изображение Agnus Dei,[46] встала со скамьи, опустилась на колени и, перейдя с латыни на английский, чтобы все могли ее понять, стала молиться за удрученную церковь Христову, за прекращение преследований католиков и за счастливое царствование своего сына; затем она с пламенной верой возгласила, что надеется на вечное спасение заступничеством Иисуса Христа, у подножия креста которого она прольет свою кровь.

Этого граф Кент не смог уже вынести и вмешался без всякого почтения к святости момента: