Мария, тайная жена

— Вы правы, — заявил первый голос — Это действительно Матьё Мишель. Эй, приятель, присоединяйтесь к нам. Вам нечего бояться. Мы — ваши друзья.

— Возможно, и впрямь друзья, — возразил Матьё, — но я пока не двинусь с места. Выходите и покажитесь мне. Но предупреждаю: при первом же подозрительном движении две пули найдут дорогу к вашим почкам.

В ответ послышался лишь грубый хохот и стук лошадиных копыт, сопровождаемый ржаньем. Перед одиноким путником выросли две фигуры — одна значительно больше другой, и Мишель их сразу узнал. Теперь уже настал его черед рассмеяться, и он сказал:

— Ага! Неразлучная парочка! Следовало догадаться… Арше и Сен-Бон!

— Что верно, то верно! — воскликнул Сен-Бон (более крупный из двух), подъезжая, и Мишель убрал пистолеты в седельные кобуры.

— Приветствую вас, джентльмены, — проговорил он. — Мы, кажется, не опоздали. Только что я видел огонек в доме Лесажа. Мы, надеюсь, не последние, и хорошо, если все явятся.

Не теряя времени, трое всадников пустили коней рысью. Приблизившись к дому, они услышали стук копыт нескольких лошадей.

— Выглядит так, будто здесь собрался целый отряд! — заметил Мишель.

— Нас будет не слишком много, — ответил Сен-Бон.

Огонек, который они увидели издали и который представлялся очень ярким на фоне непроглядной тьмы, оказался фитилем, плавающим в плошке с пальмовым маслом; она стояла на окне рядом с входной дверью. Когда трое друзей вошли в дом, они сперва никого не могли различить из-за густых клубов табачного дыма, поднимавшихся из трубок собравшихся здесь конспираторов. Пока они стояли, присматриваясь, несколько человек окликнули их по именам, и они, в свою очередь, ответили:

— Привет честной компании!

— Привет, джентльмены! — раздался чей-то веселый голос.

Наконец к ним подошел хозяин дома, Лесаж, и, пожимая руки, проговорил:

— Мы только вас и ждали, теперь можно начинать.

— Немного задержался, — пояснил Мишель. — Три часа назад одному из моих негров вздумалось смазать пятки.

— Невольник хотел удрать? — переспросил один из колонистов по фамилии Доранж. — Вы, конечно, сумели его остановить?

— Еще как! — ответил Мишель с гордостью. — Позвольте вам заметить, что Африка еще не произвела на свет чернокожего, который смог бы ускользнуть от меня!

Лесаж хлопнул в ладоши, призывая к тишине.

— Пожалуйста, господа, — сказал он, — наш друг поймал своего негра, и все в порядке. Но время позднее, и мы собрались здесь, чтобы обсудить более важные вопросы. Господин Лафонтен специально проделал долгий путь, желая встретиться с вами. Он изложит вам собственные планы и мысли, после чего я вам кое-что расскажу, я уверен, вы найдете это весьма интересным.

Закончив вступительную речь, Лесаж отправился за кружками и большой бутылкой рома.

— Ром собственного производства, — заявил он с гордой и печальной улыбкой, — и, как вы убедитесь, очень хорош. Он еще с тех времен, когда мы имели право выращивать сахарный тростник по своему усмотрению и для собственных нужд. Но я скажу вам, господа, — крикнул Лесаж, разливая ром по кружкам, — не за горами время, когда мы снова сможем это делать!

— Расскажите нам, что вы слышали, — попросил Лафонтен.

— Мне известно из верных источников: господин Трезель на грани разорения. Он, говорят, задолжал Американской островной компании около семидесяти тысяч ливров! Если ему не удастся заполучить секрет изготовления белого сахара, то ему крышка.

— Черт возьми! — сказал Доранж. — В конце концов дефицит придется восполнять нам. Компания всегда поворачивает дело так, чтобы самой не пострадать!

— Господа, — перебил Лафонтен, поднимаясь, — не все еще потеряно, как подчеркнул наш друг Лесаж. Но не нужно забывать, что без генерала дю Парке мы не в состоянии реально предпринять что-либо существенное.

Лафонтен посмотрел на сидевших вокруг людей, которые дружно кивали головами в знак согласия.

— Хочу сообщить вам, — продолжал он, — что именно я уже сделал по своей инициативе. Во-первых, я направил корабль «Сардоун» к Сент-Китсу, с которым передал де Пуанси просьбу освободить дю Парке за солидный выкуп.

На лицах собравшихся отразились одобрение и восхищение.

— К сожалению, де Пуанси категорически отказался отпустить дю Парке и не потрудился даже как-то объяснить свой отказ. Тогда я обратился к монсеньору де Туаси, которого лично посетил на Гваделупе. Результат был примерно таким же. Монсеньор де Туаси не пожелал обсуждать какие-либо вопросы, кроме безоговорочной капитуляции де Пуанси. Он даже ни разу не упомянул имени генерала дю Парке, несмотря на то, что генерал попал в плен, защищая интересы и права нового генерал-губернатора!

Слушатели отозвались глухим сердитым ворчанием.

— А что делает сам монсеньор де Туаси? — возобновил свою речь Лафонтен. — Большую часть времени он проводит за составлением длинных писем регентше и Мазарини, жалуясь на де Пуанси; он слишком труслив, чтобы лично возглавить операцию по штурму крепости Бастер! Таким образом, если мы сами ничего не предпримем, то нам, вероятно, уж никогда больше не увидеть генерала!