Мария Ильинична оставила интереснейшие воспоминания о детстве и юности старшего брата, о методах его работы, о его литературных и музыкальных вкусах, о чертах его характера. Со страниц этих воспоминаний встает образ Ленина — вождя, товарища, человека. Ей принадлежит глубокая и очень точная характеристика Владимира Ильича как человека будущего, коммунистического общества. Мария Ильинична подчеркивает необходимость для будущих поколений изучать во всех аспектах жизненный путь Ленина. Она писала: «Владимир Ильич был подлинным коммунистом, и большее знакомство с его жизнью, с его характером, чертами и обычаями принесет многим и многим из молодых членов партии большую непосредственную пользу, будет иметь для них воспитательное значение, показав им, как должен проявлять себя настоящий коммунист, предохранит от многих неправильностей, высокомерия и зазнайства.
Владимир Ильич прекрасно знал себе цену и понимал свое значение, и простота и скромность, отличавшие его, были не признаком недооценки им этого значения и не преуменьшением своей роли, а проявлением подлинно высокой, гениальной культуры».
Поздний вечер. Уже ушли в набор последние телеграммы из-за рубежа, последние трамваи спешили в парк, а на опустевшей улице редкие прохожие все еще видели освещенные окна «Правды».
Обычно около двух часов ночи в редакции появлялся кремлевский шофер Качалов. Он спокойно, молча вставал у двери, напротив стола Марии Ильиничны. Взглянув раз-другой на шофера, Мария Ильинична засовывала в портфель недосмотренные страницы будущей статьи, устало поправляла волосы и, набросив на плечи пальто, тихо спускалась по лестнице вниз на безлюдную Тверскую. Когда подъезжали к Кремлю, часы на Спасской башне отбивали четверть третьего... И так почти каждый день... От постоянного переутомления весной 1925 года Мария Ильинична стала чувствовать себя очень плохо, да еще сказался застарелый плеврит и прошлогоднее воспаление легких.
Состоялся семейный совет: Надежда Константиновна и Анна Ильинична настаивали на отдыхе в Крыму, врачи тоже рекомендовали юг. И Маняша наконец поддалась уговорам. Она очень любила Крым. Собрались ехать вместе с Надеждой Константиновной, которой тоже срочно нужно было делать передышку: опять сдавало сердце, резко ухудшилось общее состояние.
Около месяца они вдвоем прожили в уединенном местечке — Мухалатке. Но Марии Ильиничне не терпелось приступить к работе, и частенько после обеда закрывалась она одна в комнате или устраивалась на веранде и писала для «Правды».
«20.IV.25 г.
Дорогой В.С.
Посылаю Вам кое-что, набросанное о «Правде» 1917 г. Вы говорили мне перед отъездом, что какое-то комсомольское издание просило дать меня что-либо для них. Будьте только добры, прежде чем отдавать рукопись, просмотреть ее предварительно, боюсь, то ли вышло, что нужно. Получилось описание лишь внешней стороны работы, и я сомневаюсь, годится ли это. Простите, что утруждаю Вас.
Говорят у Вас в М-ве тепло, а здесь холодно, не знаешь, как согреться. Сидим у моря и ждем погоды. Прошла неделя, как мы здесь, но, кажется, гораздо больше.
Как-то Вы там живете? Что нового? Не забрали ли кого из наших ребятишек?
Шлю привет всей публике.
Жму крепко руку
Ваша М.Ульянова».
Когда выдавались теплые дни, они отправлялись с Надеждой Константиновной на прогулку. Однажды во время прогулки они встретили будущую писательницу Галину Серебрякову, с которой Мария Ильинична познакомилась еще в Мисхоре в 1921 году. В тот свой приезд в Крым Мария Ильинична часто гуляла одна и как-то, спускаясь с горы, оступилась и сильно повредила ногу.
Группа комсомольцев, работавших тогда в Алупке, решила достать Марии Ильиничне трость. Вот как об этом эпизоде рассказывает сама Галина Серебрякова: «Во дворце Юсупова находилась коллекция чудесных тростей.
Я отправилась туда, выдала сторожу расписку на великолепную палку с набалдашником из слоновой кости, казавшуюся мне самой подходящей для больной, и торжественно понесла ее в санаторий.
Пока мои товарищи ждали в саду, я вошла в комнату Марии Ильиничны. Она лежала в шезлонге и читала.
Оробев, я пролепетала что-то бессвязное и протянула трость, объяснив, где мы ее взяли. Вдруг гневно насупились брови Марии Ильиничны, и она обрушилась на меня с упреками: