Мария в поисках кита

Исполненная решимости противостоять каверзам Талего, я бросаюсь к телескопу. О том, чтобы прихватить его сразу, не может быть и речи: мешает цепь, к которой прикована тренога. Ладно, пусть так, — можно обойтись и без треноги! На раскручивание крепежа уходит чуть больше времени, чем я рассчитывала, и все же я срываю прибор и вместе с ним несусь на противоположную сторону площадки. Труба не слишком тяжела, но руки мои дрожат, и изображение в окуляре прыгает. И никак не может остановиться, зафиксироваться.

Успокойся, Ти! Пожалуйста, успокойся!..

Во все еще прыгающем окуляре я вижу Кико (что совсем не способствует успокоению). Хорошо еще, что я не могу пока разглядеть человека, сидящего позади Кико на багажнике. Одного реактивного идиота вполне достаточно, чтобы впасть в отчаяние: он такой же, как обычно, — со шнурками, разбросанными по лицу, в куртке с капюшоном, единственное несовпадение — ботинки. На моем Кико с утра были сиреневые «Kowalski», на этом — какие-то другие, мне даже пялиться на них не хочется, ведь они — не сиреневые. Конечно, он мог просто переобуться, хотя зачем? Чтобы к невероятным, необъяснимым никакой логикой «нескольким минутам», за которые он успел пересечь весь остров, добавилась еще одна?

Или…

Или — есть другой Кико!

И другая я — потому что спутником Кико, устроившимся позади него и крепко держащим его за талию, являюсь я сама!..

Тина. Ти.

Открытие так невероятно, что я едва не выпускаю из рук чертову трубу. Зачем я вообще ее притащила, раскурочив основание?.. Чтобы убедиться, что у меня не все в порядке с головой? Давай-ка еще раз, Ти… Что ты видишь на том конце злосчастного телескопа?

Кико — он крутит педали. И — себя, я сижу на багажнике, поджав ноги. В отличие от распавшегося надвое островного сумасшедшего, между мной (стоящей на маяке) и мной (сидящей на велосипедном багажнике) нет никаких различий. Та же одежда, те же голые, без единого кольца пальцы; единственное, чего я не вижу, — свое лицо (его скрывает спина Кико). Но и так понятно: это я.

Некоторое время назад мы с Кико проделали тот же путь. И двое на велосипеде как раз приближаются к точке, когда я попросила Кико остановиться, а он налег на педали. А до этого… Он что-то шептал мне. Чужим, взятым напрокат голосом. У меня есть несколько секунд, чтобы уловить отголоски, нужно только сосредоточиться на физиономии Кико.

Она бесстрастна.

И губы… Увеличенные телескопом до невероятных размеров, они как будто болтаются у меня под носом. И сомкнуты так плотно, что между ними не просочится ни одно «шшшш… шшш». Я тоже не проявляю признаков беспокойства, просто еду себе, привычно (привычно?!) ухватившись за куртку хорошо знакомого мне человека. Картинка так пасторальна и так невыносима в своей абсурдности, что я рывком перевожу трубу на улицу между домами. И снова разрешающая способность телескопа бьет меня поддых: улица, как и губы Кико минуту назад, болтается у меня под носом. Я вижу трещины в камнях на мостовой; вижу одну из длинноногих островных кошек, затем еще одну, — прямо какой-то кошачий аншлаг!.. И еще., я вижу женщину в самом конце улицы, у кафе, и это — не ВПЗР!..

У ног женщины трется еще одна кошка, и я сосредоточиваюсь на животном, — только бы не смотреть в лицо человека, только бы не смотреть! Только бы справиться с собой и не выронить трубу, и самой не последовать за ней.

Справиться с собой не получается, и поэтому в окуляр торжественно вплывает лицо женщины, на которую я вовсе не собиралась смотреть.

Типичная испанская старуха с близко посаженными острыми глазками, с резкими чертами лица и такими же резкими морщинами. По сведениям, полученным мной когда-то из самых разных источников, на острове есть только одна старуха — Майтэ.

Это — и есть Майтэ?

По где она была все это время, все эти дни? Там же, откуда выкатился вандерер со мной и Кико (дублирующий состав)?.. Даже думать об этом не хочу. Пока я уговариваю себя не думать, почти физически ощущая мурашки, копошащиеся не только на спине, но и под волосами, к Майтэ присоединяется еще кое-кто.

Не кошка.

ВПЗР собственной персоной!..

Это уже слишком. Я сваливаюсь на площадку как подкошенная, больно стукнувшись коленями о выщербленные плиты. Это не отрезвляет ни на секунду. Отрезвляет громкий стук, с которым выпавшая из моих рук труба падает на плиты. Я подхватываю ее в последний момент, когда она, откатившись к самому краю, готова исчезнуть.

Наверное, лучше было бы, если бы она действительно исчезла. Лучше было бы, чтобы ее и вовсе не существовало!.. Тогда бы я не переживала то, что переживаю сейчас: острый приступ ужаса, тоски и отчаяния. Это отчаяние придавило меня к смотровой площадке, а ужас заставил свернуться клубком, подогнув под себя ноги. Тоска выглядит самой безобидной из всех трех составляющих. Это она заставляет меня снова взяться за трубу и приникнуть взглядом к окуляру. Так и есть, я тоскливо жажду ничего не увидеть.

И снова вижу ВПЗР.

Ей надо покрасить волосы.