Мария в Заповеднике

– Я совсем не то имел в виду, – спохватился Прокурор. Я действительно их терпеть не могу. Все они подозрительные, хотя они и подчиняются законам Империи и слушаются нас, но – я чую – на самом деле они от нас... не зависят. Когда кто-нибудь из них проходит рядом, меня бросает в дрожь и хочется напасть и загрызть эту двуногую тварь, но какой-то безотчетный страх останавливает... А эта негодница Мария однажды заявила мне, что мои чувства к Персоналу, – это чувства дворовой собаки к прохожему из чужой деревни... Я бы убил ее, не будь она мне племянницей.

– Ты отвлекаешься, Калиграфк.

Министр встал с кресла, открыл сейф и спрятал туда игрушку Пера.

– Ты пришел убедиться, что я жив и здоров, и не понимаю, что там, на самом деле, произошло во время облавы... на меня. Ну-ну, не надо воротить нос, господин Прокурор. Все именно так: я и жив, и здоров, и облава проводилась именно на меня... Но я не держу зла, Калиграфк. Мы с тобой старые волки и понимаем, что, согласно святой традиции, у нас нет морального права идти к власти не по трупам. Я вовсе не хочу сказать, что убил кого-то, чтобы стать Министром, но пожрал, что называется, многих. Я бы мог съесть и тебя, Калиграфк, но боюсь отравиться. Чем ближе к трону, тем больше яда скапливается у нас в жилах...

– И поэтому ты пытаешься лишить нас части нашего законного наследства в правительственной династии? Мы все равно не позволим тебе искать наследника на этот раз не в партии краймеров! – закричал вдруг Калиграфк. – Наша партия сильна как никогда, и если тебе удается еще контролировать подданных, то лишь потому только, что мы держим их в страхе.

– И по традиции, и по сегодняшним политическим условиям – в особенности – Отцом Наследника должен быть простолюдин! Это создает видимость демократии, а она теперь пользуется большими надеждами в обществе, – сказал Министр. – Как бы вы ни были сильны теперь, я пока не вижу никакой возможности отступить от освященного временем закона.

– Шенк, либо ты и впредь будешь висеть на волоске от гибели, либо ты примешь наши условия: простолюдин должен быть из нашей среды!

– Я уже говорил с дочерью. Она святая, и ради спокойствия и порядка в Империи она готова родить от производителя с уголовной наследственностью, но... – Министр смутился.

– Надеюсь, Шенк, не твоя к нам брезгливость, которую ты не всегда умеешь учтиво скрыть, сдерживает тебя? – занесся Калиграфк.

Шенк сказал: – Нет.

Минуту они молчали.

– Не брезгливость! – повторил Шенк Стрекоблок. – И даже... Ольга, дочь моя, святая девушка, говорю тебе, ради будущего Империи согласна на все... Но... – Шенк опять остановился.

– Послушай, Шенк, не ломай себе голову, – развязно поторопил его Прокурор. – Вряд ли ты что-нибудь придумаешь стоящее, чтобы от нас отделаться...

Министр прервал его:

– Конечно, доля людей с уголовными наклонностями увеличивается в Империи, наверное, с четверть уже будет от всех... – Министр воодушевился. – И все-таки, хотелось еще хотя бы одно правление не вносить пока уголовную наследственность в правящую линию. Разумеется, в будущем это необходимо будет сделать, краймеры должны занять подобающее им высокое положение, как в обществе, так и в правительстве... Но сейчас нам надо укрепиться в мире, а если Большой Конгресс пронюхает, что мы ввели в правящий род уголовный ген, никакие ссылки на древние законы нам уже не помогут. Большой Конгресс прекратит с нами всякие сношения, как это бывало уже в истории, и тогда мы лишимся экономической помощи – «гуманитарной», как они там ее называют. А в течение еще хотя бы одного спокойного правления мы бы могли вытянуть из них домашней утвари, механизмов и электроники достаточно для счастливой жизни.

– Если бы ты поменьше принимал мелких подарков от этих иностранцев, которые обслуживают у нас Станцию, то и пронюхать они бы ничего не смогли... – сказал опять заносчиво Калиграфк.

– Но это так, к слову... – пропустил мимо ушей Министр. – Меня смущает другое. Только я стыжусь об этом говорить тебе, Калиграфк. Наверное, смешно такое слышать, а тебе и подавно покажется странным...

– Не понимаю, с каких это пор ты стал видеть во мне неженку? – обиделся Прокурор демонстративно.

Министр протянул руки к огню и с минуту грел их в поклоне перед камином. Прокурор выжидал в позе.

– Хорошо, – наконец произнес Стрекоблок. – Только я заранее Прошу тебя выслушать меня с пониманием, я не умею объяснить правильно, я не знаю, как все это высказать, не задевая твоей щепетильности, Калиграфк, да, впрочем, и всей вашей партии в ее лучших чувствах...

– В самом деле, ну что ты. – Прокурор сменил позу, польщенный.

– Сердце... – произнес вдруг Министр, отняв руки от огня. – Я повторяю, Калиграфк, это, наверное, смешно звучит, но ты ведь знаешь, это общеизвестно, у людей вашей породы – нет сердца.

Прокурор насторожился.