"Мадам Валевская почти не показывается, принимает только нескольких соотечественников. Поведение ее безупречно, образ жизни скромный, проявляет она себя весьма сдержанно. Если едет на воды в Спа, то ее сопровождают племянницы мужа. Лето проводит у княгини Яблоновской, в доме, снятом у герцогини Ришелье в Монсюр-Орже, называемом замком Бретиньи. Напрасно стараются извлечь ее оттуда... Ее миром является этот дом в деревне, очень скромный и стоящий совершенно в отдалении; покидает она его только в случае крайней необходимости..."
Массон несколько преувеличивает насчет одиночества и скромности. Не так-то уж плохо ей жилось. Козетульский и прочие польские гвардейцы-кавалеристы, находящиеся в Париже, весьма расхваливали веселые "вечеринки" у княгини Яблоновской и пани Валевской. Знаем мы также, что дом на улице Монморанси был устроен на широкую ногу, что восемь приборов на столе всегда ожидали случайных польских гостей, что Валевская охотно принимала и охотно выезжала, что любила наряжаться, что позировала знаменитым художникам.
Весной 1811 года де Флао (тот самый Флао, который четыре года назад переносил молодую камергершу через валевицкие лужи) писал находящейся в Париже Анетке Потоцкой: "Вы позволите сопровождать Вас завтра к Жерару? Весь Париж едет туда смотреть портрет мадам Валевской, о котором все говорят, что это самое прекрасное произведение, которое выходило из его мастерской".
Спустя несколько месяцев - 30 июля 1811 года - Токаш Лубеньский писал жене: "Графиня Валевская и княгиня Яблоновская хотели проехать через Антверпен, ноу Валевской столько платьев, говорят, 150, так что пришлось отправиться другой дорогой, потому что таможня сочла ее за модистку и хотела, чтобы она заплатила за все это пошлину..."
Ни одно из этих двух сообщений урона Валевской не причиняет. В конце концов должна же она была как-то утешаться в своем разочаровании и одиночестве.
XV
Фридерик Скарбек, давний товарищ маленькой Марыси Лончиньской по детским играм, бывал частым гостем в парижском доме графини Валевской в 1811 - 1813 годах; хозяйка дома очень пришлась ему по душе. "В это время, - пишет он, - она имела большой вес, могла бы в гордыне своей вознестись над сородичами или с помощью интриг играть определенную политическую роль, но подобное стремление не было согласно ни с ее скромно443 стыо, ни с добротой ее сердца. Она делала добро, кому только могла, никому не чиня зла, посему и была повсюду почитаема и любима". Скарбек не одинок. Почти все польские и французские мемуаристы, встречавшиеся в то время в Париже с Валевской, превозносят достоинства ее характера и образ жизни, подчеркивая популярность и уважение, которыми она пользовалась не только среди соотечественников, но и в самых высоких светских кругах Франции.
Даже Анна Потоцкая, которая в 1807 году так ехидно проезжалась насчет "провинциальной красотки" за то, что та слишком быстро капитулировала перед Наполеоном, в последней фазе угасающего романа оценивала Валевскую совсем иначе: "...время, которое каждому событию придает истинную окраску, оставило на этой связи, столь легкомысленно заключенной, печать постоянства и бескорыстия, стерев начальную бестактность, а в конце поставило пани Валевскую в ряд интереснейших лиц этой эпохи... Одаренная тонким чувством правил приличия, она сумела великолепно держать себя во Франции.
Приобрела скрытую уверенность в себе, что было довольно трудно в ее двусмысленном положении. Вынужденная считаться с Марией-Луизой, очень, по словам ее окружения, ревнивой, пани Валевская сумела в самом центре Парижа заставить людей усомниться, действительно ли она продолжает поддерживать тайные отношения с императором. Потому это и была единственная любовная связь, которую Наполеон поддерживал".
Такую же оценку дает Валевской и камердинер Констан: "Мадам В. весьма отличалась от прочих женщин, даривших своей благосклонностью императора. И справедливо ее прозвали Лавальер императора [Герцогиня Луиза-Франсуаза Лавальер (1644 - 1710), фаворитка Людогика XIV, была добродетельна и религиозна, тридцати лет вгтуг.илз в нищенствующий орден кармелиток. Прим. автора.]... Те, кто имел счастье знать ее близко, наверняка сохранили воспоминание, сходное с моим, и понимают, почему я вижу столь большую разницу между мадам В, кроткой и скромной женщиной, воспитывающей в тишине своего сына, и фаворитками победителя под Аустерлицем".