Мария Волконская: «Утаённая любовь» Пушкина

6 июля 1858 года И. И. Пущин, получив свежую почту, оповестил М. С. Корсакова (родственника и сотрудника H. Н. Муравьева), что Нелли, «М<ария> Н<иколаевна> и Миша и Сережа на водах. Пьют их и купаются»^[993]. А уже в августе поднаторевшая в дипломатическом искусстве Елена Сергеевна вступила в переписку с правительством: она «обратилась <…> с письмом к князю Долгорукову, прося его исходатайствовать разрешение ее отцу приехать за границу, так как состояние здоровья ее матери требует продолжения пребывания в чужих краях еще в течение года»^[994].

После некоторых проволочек высочайшее соизволение на поездку помилованного государственного преступника все-таки воспоследовало. Император Александр Николаевич разрешил Волконскому отправиться «для свидания с женою за границу на три месяца с тем, чтобы он в срок прибыл обратно»^[995]. (Позже срок пребывания Сергея Григорьевича в чужих краях дважды продлевался, и в итоге декабрист находился с семьей в Европе без малого год.)

В начале октября 1858 года Волконский покинул Москву и взял курс на Париж, где его поджидала Нелли (княгиня Волконская с внуком тогда были в Ницце). В дороге старик занемог, слег и 19-го числа писал А. Н. Раевскому из Дрездена: «Вы удивитесь, получив сей листок еще из Дрездена: постигший меня недуг тому причиною — опухоль в ногах и открывшиеся раны на оных в третий день моего отъезда из Москвы. Страдания были большие, пока дотащился до Варшавы, где и остановился на трое суток; вот уже пятые сутки я в Дрездене, страдания те же, и сии строки пишу Вам лежа, при невозможности без боли опустить ноги. Сегодня выезжаю в Париж; выписал сына во Франкфурт. Не могу двинуться без помощи, хотя теперь опухоль в ногах спала и раны закрылись. <…> Жена уже выехала в Ниццу из Парижа; дети меня еще там ждут, но, дотащившись до них, склоню их к выезду туда же. Быть скорее при больной жене — долг и чувство сердца; светской жизни я не ищу и не хочу»^[996].

Говоря о «детях», Сергей Григорьевич, очевидно, имел в виду не только Михаила и Нелли, но и третьего человека: к этому моменту Елена Волконская-Молчанова стала женой Николая Аркадьевича Кочубея. («Второй брак Елены Сергеевны был временем безоблачного счастья и для нее, и для ее родителей», — утверждал позднее князь С. М. Волконский^[997]. А Иван Тургенев однажды написал декабристу, что «ничего не может быть приятнее зрелища двух таких счастливых супругов»^[998].)

Прибыв с грехом пополам в Париж, Волконский и в самом деле быстро «склонил» молодежь ехать в Ниццу. Уже 2 (14) ноября он сообщил из французской столицы А. М. Волконской: «Сегодня я уезжаю в Ниццу с нашей молодой парочкой»^[999].

Всю зиму Волконские и Кочубеи провели в Ницце, на целебном Лазурном берегу. А ближе к весне 1859 года семейство перекочевало в Рим. Там, в «Вечном городе» и его окрестностях, княгиня Волконская сумела разыскать дорогие могилы — и поклонилась праху матери Софьи Алексеевны и сестры Елены.

В Риме же состоялась и помолвка ее сына Михаила. Избранницей двадцатисемилетнего князя стала внучка его тетки Софьи Григорьевны (и графа A. X. Бенкендорфа), княжна Елизавета Григорьевна Волконская — по афористическому определению А. В. Поджио, «жена английской школы, весьма умная, но красивая женщина»^[1000]. Они обвенчались (конечно, в присутствии М. Н. и С. Г. Волконских) в Женеве 24 мая того же года.

Благословив сына, княгиня Волконская заторопилась вместе с Кочубеями в Россию. (Для спешки у них были весьма веские основания.) Пересекая границы, компания двинулась в Черниговскую губернию — в имение Воронки, которое принадлежало Н. А. Кочубею. Через несколько недель там же оказался и С. Г. Волконский, лечившийся минеральными водами во французском курортном местечке Виши. Он приехал в поместье зятя вовремя: 9 августа 1859 года в Воронках у Нелли родился сын, Александр Кочубей.

Отныне у Марии Николаевны было уже два внука, целое «племя младое» (III, 400).

До ближайшей весны княгиня вместе с мужем прожили в Воронках. Обширная усадьба Кочубеев то и дело оглашалась детскими возгласами, однако одновременно — увы — напоминала она и лазарет. 4 апреля 1860 года А. В. Поджио извещал С. П. Трубецкого: «Получил я письмо от Нелли <…>. Кочубей похварывает, Марья Ник<олаевна> не выезжает; Сер<гей> Гр<игорьевич> стонет. Утешительные картины»^[1001].

Непрекращающиеся припадки подагры и морока с варикозным расширением вен на ногах вынудили Волконского опять обратиться к столичным властям (через киевского генерал-губернатора) с ходатайством о разрешении повторного заграничного отпуска. Уведомление о высочайшем согласии было получено декабристом от князя В. А. Долгорукова еще в марте. На сей раз царь дозволил Сергею Волконскому полугодичное лечение в чужих землях.

Сергей Григорьевич и Мария Николаевна вновь отправились в Европу.