Читаем Маримба! полностью

Московские посиделки на кухне до утра остались в другой Москве, той, в которой были парки, росли деревья, в которой можно было с коляской гулять по улицам, не рискуя отравиться, национальный состав которой почти не менялся последние пять-шесть веков – русские, еще русские, а также евреи, татары, украинцы, немного армян и загадочные курды – чистильщики сапог.

Но я пригласила Шуру в гости, посидеть со мной на моей современной кухне. Посмотреть, как я живу. Заглянуть в тайное пространство моей настоящей, домашней жизни. Дружить так дружить.

Шура очень растерялась, зайдя в наш подъезд, построенный в стиле, навеянном линией духов «Живанши», их классическим оформлением. Черный потолок, белые стены, много стекла, огромные хромированные ручки в виде символа «Живанши» – квадратный лабиринт, такая же символика – белая на черном сверкающем полу. В довершении всего на каждой двери вертикально, огромными прописными буквами на четырех европейских языках написан номер этой квартиры. И сумерки, свет льется откуда-то – непонятно откуда. В полутьме светятся цифры… Впечатление на неподготовленного гостя производит обычно ошеломляющее. Военизированной охраны у нас в подъезде нет, есть обычная веселая баба Маня в качестве бессменного вахтера. Фонтанов и золоченых перил тоже нет. Но есть большой аквариум, цветы, разросшиеся, как деревья, чистота и, главное – стиль.

Шурочка постаралась держаться достойно, по сторонам сильно не озиралась, не удивлялась, не пугалась, не восхищалась. Я внутренне порадовалась ее сдержанности. В моей же квартире она, сняв обувь и оставшись в толстых носках, стала обходить все наши достопримечательности, с нескрываемым любопытством разглядывая и мебель – вполне обычную, и мои оригинальные находки в оформлении квартиры, и светильники, и полки с книгами, сувенирами, старыми, дорогими моему сердцу вещами. Мои первые ботиночки и Катькины. Старая бабушкина вазочка. Трофейные немецкие балеринки. Канадская куколка из моего далекого детства, куколка старше Катьки почти в четыре раза. Шура смотрела внимательно, как в музее, задавала вопросы, переспрашивала.

На фотографии моих родных она тоже взглянула, без особых комментариев. Только сказала: «Мать у тебя такая… На тебя не похожа». Я не стала уточнять.

Вообще держалась Шура просто и доброжелательно. Я еще раз порадовалась, что умею выбирать друзей. Какая разница, кто сколько получает в месяц. Главное – душа. Близкая душа или нет. Этому меня научила русская литература. В это я верю и по сей день. Поставив точку в истории с Шурочкой. И во многих других историях. Несмотря на и вопреки. Пытаюсь верить, как и в прочее идеалистическое, эфемерное, придуманное людьми и живущее своей, идеальной жизнью, по мало понятным нам законам. Идея Бога, идея равенства, идея бессмертия души, спасения, идея перерождения, воскрешения (у кого как), воздаяния, единственного пути. Мы их меняем, бросаем, топчем, снова принимаем близко к сердцу, снова отбрасываем, а они живут, живут, изменяя мир, изменяя нас, входя в противоречие друг с другом, определяя наше бытие…

Близкая душа Шура стала поздравлять нас со всеми праздниками. Дарить немудреные, трогательные подарки. Рамочка для фото с розовым ангелом, банка протертой малины – дикой, Шура собирала ее в соседнем лесу, – диковинная заправка для супа – чеснок с петрушкой и еще чем-то, можно также намазывать на хлеб. Вышитые ее, Шурочкиными, руками, картинки. Долгими зимними вечерами Шура смотрит телевизор и, несмотря на проблемы с глазами, вышивает в огромных плюсовых очках, терпеливо, старательно – пейзажи, иконы, котят…

Я в долгу не оставалась. Тоже поздравляла с праздниками, привозила из заграницы подарки, старалась не отделываться обычной сувенирной ерундой. И вообще – я знала, что у меня есть надежный, верный друг. Дача моя, которую мне так трудно содержать в порядке, всегда присмотрена. Есть человек, который выслушает любые мои проблемы. Помочь не поможет, даже советом, но мне и не надо. Мне иногда надо высказаться. Рассказать, как не понимает мама, как ленится Катька, как быстро отвыкает от нас бывший муж, как опять сломалась машина, как болит горло и не лечится, как мало платят за работу, как доводят соседи по подъезду. Шура все запоминала, редко путалась, спрашивала – как с тем, как с этим.

Маленькая черная кошка однажды пробежала – даже не кошка, так, черный незлобивый котенок, когда Шура вдруг спросила:

– Можно мы у тебя косилку возьмем, наша полетела? Поедем купим, в воскресенье, но надо покосить в одном месте.

– Косу? Бери, конечно, но она тупая такая, я точилку где-то в траве, что ли, потеряла… в прошлом году еще…

– Да зачем мне коса? – засмеялась Шура. – Косилку дашь нам свою, электрическую, на пару часиков?

– Косилку? – удивилась я. – Да она сломана уже четыре года! Я ею только одно лето косила. А потом там леска кончилась. И штука эта, где леска, никак не открывается. Она припаяна, кажется. Я поэтому вас все время и прошу косить, когда уезжаю! Не от лени же! Я кошу сама, да косой низко не скосишь, ты же знаешь…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза