Маримба!

«И дворник маленький таджик с лопатой по двору кружит, на языке Хайяма матеря январь…» – запел телефон Катькиным голосом. Она записала мне эту песню, а я поставила ее на сигнал звонка ее папы, Данилевского, потому что дальше там у Трофима замечательные слова: «И я несу тебе цветы, чтобы скорей узнала ты/ О том, что мне пока известно одному…» На самом деле, ему известно, что когда-нибудь бесконечная беспросветная московская зима закончится и настанет апрель, мы будем ходить по твердой земле, а не по чавкающей мягкой жиже изъеденного химикатами грязного снега, но мне кажется, что он хотел сказать что-то другое. Что-то тайное, хорошее, имеющее отношение ко мне и к Данилевскому… Я Данилевского давно не люблю, и жить бы с ним не хотела. У него – другие дети, другая жена, молодая, резкая, решительная, энергичная. Он ее любит, кольцо носит всегда – и по другим признакам тоже любит. Я видела ее однажды, на похоронах. И поняла, почему десять лет назад Данилевский принял быстрое и неожиданное для его характера бесповоротное решение. Бросил Катьку, мою безграничную любовь и нежность, меня лично, тогда еще безусловную московскую красавицу, и начал новую жизнь. Кроме того что его молодая жена родилась через год после того, как я закончила университет, она – не Весы. Она знает, какого ей числа уехать, на чем, с кем и зачем. И Данилевскому не надо ничего больше решать. Решив один раз – соединить с ней свою судьбу. Точнее, думаю, что решила это она. Окончательно и безоговорочно. И Данилевский ушел в эту надежную, простую жизнь. И я его понимаю.

– Мам, папа спрашивает, на какой вокзал мы приезжаем?

Я укоризненно посмотрела на Катьку.

– Ты не знаешь?

– Ты говорила, вроде мы через Ригу обратно поедем…

– Ни на какой вокзал мы не приезжаем. А вообще на Белорусский.

Вот это логика Весов, от которой можно повеситься. Я не любитель астрологии, но никуда от нее не деться. Когда я говорю «нет», то больше всего на свете в следующий момент я хочу сказать «да».

– Так что ему сказать? – продолжала шептать Катька.

– Для начала не шепчи, он подумает что-нибудь не то, якобы у нас какие-то секреты…

Я много лет тещу себя тем, что стараюсь, изо всех сил всегда стараюсь, чтобы Данилевский вдруг не заподозрил, что у меня кто-то появился. Друг, товарищ, больше чем товарищ… Почему? Не знаю. То ли вру себе в самой-самой глубине души, что я ему хоть как-то, хоть каким-то боком еще нравлюсь, то ли боюсь, что последуют карательные меры в отношении Катьки, финансовые в первую очередь…

– Мам, что говорить? – громко спросила Катька.

– Давай мне трубку. – Я взяла у Катьки телефон и сказала как можно дружелюбнее и спокойнее: – Пап, привет!

– Привет, душа моя, – тепло ответил мне Данилевский. – Что там у вас? С ума сошли?

– Нет, просто… – я подмигнула Катьке. – Хотим еще подышать морем… Погода отличная…

– Ох, ну вот, а я как раз уезжаю… Не увижу, значит, ребенка до сентября…

Данилевский никогда не говорит «мы». Старательно следит за речью. Щадит мои чувства. И я ему очень благодарна за это. Десять лет – как одно мгновение. Это вовсе не срок. Не люблю больше? Разлюбила совсем, до самого-самого конца? Думаю, что да. Почти точно, почти совсем.

– Ну оставайтесь, догуляйте, погода-то вначале была плохая. А сейчас купаетесь?

– И купаемся, и на концерты ходим!

Концерты Данилевского интересуют меньше, поэтому он вежливо поддакнул, поинтересовался, хватит ли у нас денег догулять литовские каникулы, и попрощался.

– Все, остаемся еще на два концерта, ты поняла?

– Ма-а-ам… – ахнула Катька. – Спасибо! – И бросилась меня целовать.

– На здоровье. И на счастье.

– Мам… – вся розовая, до невозможности прелестная Катька подняла голову от планшета. – Знаешь, что он мне написал?

– Что?

– Что у меня красивая улыбка. Спросил, на чем я играю и не пою ли, случайно…

Я от неожиданности даже засмеялась.

– Мне нравится, что мальчик мыслит такими категориями. Красивая улыбка. И что он посмотрел твои записи с песнями. Но стесняется это сказать.

– Что мне ему написать?

– Пиши сама.

– А если я с ошибками по-английски напишу? Проверишь?

– Ошибки?

Я с сомнением посмотрела на Катьку. Я сейчас правильно поступаю?

– Может, и проверю.

… – Кать, два часа ночи. В Москве, значит, три. Спать пойдем?

– Да, мам, сейчас последнюю фразу напишу. Смотри, вот правильно – «I would have never thought about it before if…»?

– Thought about what? – машинально переспросила я по-английски. Все-таки я сама учила Катьку языку. – О чем бы ты никогда не подумала, если бы…? И если бы – что?

– О том, чтобы поступать в консерваторию…

– А! – успокоилась я.

– Возьми, – Катька протянула мне планшет. – Прочитай и не беспокойся. Он очень хороший мальчик.

Мальчик… Я прочитала их последний диалог, улыбнулась.

– Не знаю, дочка… Может, у него замедленное развитие?

– Да! – радостно засмеялась Катька. – Отставание на пять лет! Знаешь, какое у него самое любимое слово?

– Какое?

– Смайлик! Большой, маленький, грустный, хитрый, веселый, очень веселый…

– Ясно.

– Знаешь, как будет «ударник» по-литовски? Бугнининкас!

– Потрясающе. Пошли.