Марина

Марина пригляделась к снимку, который я показывал. Это была черно-белая фотография, очень четкая и контрастная, такая, которую можно было бы встретить в приложении к научной диссертации. На ней был запечатлен человек с сильно деформированным черепом и искривленным позвоночником, который едва выдерживал вес несчастного. Он опирался на молодого человека в белом халате и круглых очках, с аккуратными усами и галстуком. Это явно был врач.

Доктор смотрел в объектив, а пациент прикрывал глаза рукой, будто бы стыдясь своего вида. Позади просматривалась гардеробная и вход в медицинскую консультацию.

В углу была приоткрытая дверь, из-за которой выглядывала маленькая девочка с куклой в руках. В отличие от остальных снимков, этот представлял собой нечто большее, чем медицинский документ.

— Посмотри внимательнее, — настойчиво сказал я.

— Я вижу только этого бедолагу…

— Смотри не на него, а на то, что за его спиной.

— Окно…

— А что ты видишь в этом окне?

Марина нахмурила брови.

— Узнаешь? — спросил я, указывая на изваяние дракона на фасаде здания, которое было видно из окна.

— Я его где-то видела…

— Я подумал то же самое, — подтвердил я. — Это здесь, в Барселоне, на улице Рамблас, перед театром «Лицео». Из всех снимков только этот был сделан в Барселоне, — я вытащил фотографию из альбома и протянул ее Марине. На обороте едва различимыми буквами было написано:

Студия фотографии «Марторель Боррас», 1951

Доктор Джон Шелли, улица Рамбла-Де-Лос-Эстудиантес 46, 48, первый этаж

Барселона

Марина пожала плечами и отдала мне снимок.

— Оскар, это ничего не значит. Уже тридцать лет прошло…

— Сегодня утром я заглянул в телефонную книжку. Некий доктор Шелли по-прежнему проживает на первом этаже по адресу Рамбла-Де-Лос-Эстудиантес 46, 48. Имя показалось мне знакомым, и я вспомнил, что Сентис упоминал Джона Шелли, который стал первым другом Кольвеника в Барселоне…

Марина пристально посмотрела на меня.

— И ты на радостях не ограничился ознакомлением с телефонной книжкой…

— Я ему позвонил, — признался я. — мне ответила дочь доктора Шелли, Мария, и я сказал, что нам необходимо побеседовать с ее отцом по очень важному вопросу.

— И тебе просто так удалось?

— Сначала нет, но когда я упомянул имя Кольвеника, она заговорила по-другому. Ее отец примет нас.

— Когда?

Я посмотрел на часы.

— Через сорок минут.

На Плаза-Каталунья мы сели в метро. Уже смеркалось, когда мы подошли к лестнице, выходившей на улицу Рамблас. Приближалось Рождество, и город был освещен множеством гирлянд. Фонари освещали контуры разноцветных силуэтов вдоль бульвара. Стаи голубей перемещались между цветочными киосками и кафе, бродячими музыкантами и кафешантанами, туристами и местными, полицейскими и мошенниками, горожанами и призраками других эпох. Герман был прав: такого города нет нигде в мире.

Перед нами возвышался силуэт театра «Лицео», в котором сегодня давали оперу.

Приемная доктора Джона Шелли, которая работала уже много лет, занимала первый этаж тускло освещенного старого особняка.

Мы пересекли похожий на пещеру вестибюль, в котором была роскошная лестница в виде спирали, поднимавшаяся на второй этаж. Эхо наших шагов заполняло холл. Я заметил, что молоточки на дверях были выполнены в виде ангельских лиц. Витражи на подобие соборных украшали слуховые окошки, превращая помещение в огромный калейдоскоп. На первом этаже, как и во всех домах того времени, их не было, только на третьем.

Наконец, мы дошли до двери с бронзовой табличкой с надписью «Доктор Джон Шелли». Я посмотрел на часы. До назначенного нам времени оставалось две минуты. Марина постучалась.

Вне всяких сомнений, женщина, открывшая нам дверь, сошла с церковной фрески — хрупкая, чистая и загадочная. Ее кожа была снежно-белой, почти прозрачной, а глаза совсем-совсем светлыми. Ангел без крыльев.

— Сеньора Шелли? — вежливо обратился к ней я.

Она кивнула, и во взгляде зажглось любопытство.

— Добрый день, — начал я. — Меня зовут Оскар. Мы беседовали сегодня утром…

— Я помню. Проходите, проходите…

Она жестом пригласила нас внутрь. Мария Шелли двигалась с плавностью и грациозностью балерины, распространяя аромат розовой воды. У нее была стройная фигура, и я подумал, что ей, должно быть, тридцать с небольшим лет, хотя выглядела она моложе. Ее запястье было перебинтовано, а вокруг лебединой шеи был обернут шарф. Вестибюль приемной был темным помещением с бархатными стенами и матовыми зеркалами. В доме пахло как в музее, будто бы этот воздух был заперт в помещении много лет.

— Большое вам спасибо, что согласились нас принять. Это моя подруга Марина.

Мария перевела взгляд на Марину. Меня всегда восхищало, как женщины друг друга оценивают. Наш случай не был исключением.

— Очень приятно, — наконец вымолвила Мария Шелли протяжно. — Мой отец — человек преклонных лет и очень непостоянного характера. Очень вас прошу не слишком его утомлять.

— Не беспокойтесь, — ответила Марина.