Марина

Доктор улыбался. Ох уж этот странный юноша со своими причудами… Кольвеник не уходил из этого мира лишь потому, что боялся оставить его одного, без помощи и защиты. Кроме книг у Михаила не было друзей. Что с ним станется?

— Ты дал мне десять лет жизни в твоей компании, Михаил, — ответил доктор. — А теперь ты должен думать о себе и своем будущем сам.

— Я не позволю вам умереть, отец.

— Михаил, ты помнишь тот день, когда ты спросил у меня, в чем разница между врачом и волшебником? Так вот, волшебства не существует. Наше тело начинает умирать сразу после рождения. Мы хрупкие создания, всего лишь гости в этом мире. И остаются после нас только наши поступки — добро и зло, которое мы причинили себе подобным. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Спустя десять дней полиция обнаружила окровавленного Михаила рядом с трупом человека, которого он называл отцом. Соседи заметили, что из квартиры доносился странный запах, и услышали крики юноши — они решили обратиться к властям. В полицейском отчете сообщалось, что Михаил, у которого после смерти доктора помутился рассудок, произвел вскрытие тела и попытался сделать ему новое сердце, используя систему клапанов и зубчатых механизмов. Михаила поместили в сумасшедший дом, откуда он сбежал двумя годами позже, инсценировав собственную смерть. Когда за его телом пришли, в ячейке морга обнаружили лишь белый саван и стаю черных бабочек.

Михаил приехал в Барселону с зачатками своей одержимости и болезни, которая проявилась полностью много лет спустя. Его не интересовали ни деньги, ни другие люди. Он никогда не гордился нажитым состоянием и говорил, что никто не заслуживает ни единого лишнего сентима, если он не готов отдать его тому, кто нуждается в нем больше. В тот вечер, когда мы познакомились, Михаил сказал мне, что жизнь почему-то всегда дает нам то, чего мы не ищем. Ему она дала состояние, известность и могущество. А между тем его душа жаждала лишь успокоения и победы над черными тенями, что притаились у него внутри…

После той памятной ночи мы с Шелли и Луисом договорились ограждать Михаила от его навязчивых идей и всячески его отвлекать. Задача была не из простых. Михаил всегда чувствовал, когда мы его обманывали, хотя и не говорил об этом. Он плыл вместе с нами по течению, изображая покорность своей судьбе и отказ от попыток изменить ход болезни… Но когда я смотрела ему в глаза, я видела тьму, наполнявшую его душу. Он нам больше не доверял.

Тем временем наше материальное положение продолжало ухудшаться. Банки заморозили все счета, а имущество «Вело Гранелл» было конфисковано правительством. Сентис, полагавший, что махинации сделают его всемогущим хозяином предприятия, оказался у разбитого корыта. Ему досталась лишь старая квартира Михаила на улице Принсеса. Нам же удалось сохранить только то, что было оформлено на мое имя: Большой королевский театр, этот бесполезный склеп, в котором я в итоге нашла убежище, и оранжерею возле железной дороги, которую Михаил использовал для своих экспериментов.

Чтобы нам было, на что жить, Луис продавал мои платья и украшения лучшему аукционисту в Барселоне. Мое приданое, так нам и не пригодившееся, стало нашим содержанием. Мы с Михаилом почти не разговаривали. Он бродил по нашему особняку, словно привидение, а его тело продолжало деформироваться. Скоро он был неспособен держать в руках книгу, да и читал с трудом. Больше я не слышала, как он плачет за стеной. Теперь он стал смеяться, и от его горького смеха посреди ночи у меня кровь стыла в жилах. Своими почти недееспособными руками Михаил исписывал в своем кабинете толстые тетради, содержимое которых оставалось для нас загадкой.

Когда к нам приходил доктор Шелли, Михаил запирался у себя в кабинете и отказывался выйти, пока его друг не уходил. Я поделилась с Шелли опасением, что Михаил хотел покончить с собой. Шелли ответил, что он опасался чего похуже. Я не смогла или не захотела понять, что он имел в виду.

Уже много времени одна безумная идея не давала мне покоя. Я видела в ней способ спасти Михаила и сохранить наш брак. Я решила завести ребенка, уверенная в том, что смогу таким образом вернуть мужа и придать его жизни смысл.

Я долго жила этой иллюзией. Мое тело жаждало зачать и выносить это дитя спасения и надежды. Я мечтала произвести на свет маленького Михаила, чистого и невинного, чтобы видеть рядом копию мужа, очищенную от всей скверны. Я не могла допустить, чтобы Михаил что-то заподозрил: он бы отказался наотрез.