Марина

Прошло несколько недель с начала моих выступлений в Большом Королевском театре. В труппе, посмеиваясь, сплетничали о некоем весьма известном кабальеро, который приходит в одну и ту же ложу каждый вечер и не сводит с меня глаз. В Барселоне тогда вообще только и делали, что сплетничали о Михаиле Колвенике. О том, как он сделал состояние… о привычках и личной жизни… о его происхождении, полном загадок и недомолвок. Легенды сопровождали этого человека, слухи клубились вокруг него. Заинтригованная, я однажды послала ему приглашение посетить меня после спектакля. Он пришел почти в полночь. Миф, созданный о нем, заставлял думать о высокомерном и агрессивном типе, а я увидела очень сдержанного, даже робкого человека. Одет он был в черное. Никаких украшений, кроме небольшого значка на лацкане – изображение черной бабочки. Он был сдержан, серьезен и вполне традиционен в речах и поведении: поблагодарил меня за честь, оказанную ему приглашением, выразил восхищение моим пением. С улыбкой намекнул, что слухам о нем лучше не верить. Улыбка у Михаила была… я никогда не видела улыбки более прекрасной. Когда он улыбался, можно было поверить всему, что он говорил. Кто-то при мне пошутил, что Колвеник мог бы Христофора Колумба убедить в том, что Земля плоская, и в этой шутке было много правды. Так, он в тот вечер убедил меня прогуляться с ним по Барселоне. Говорил, что обожает прогулки после полуночи по спящему городу. И я, ни разу не выходившая из здания театра за все эти недели, уступила. Я знала, что Сергей и Татьяна придут в бешенство, но мне стало все равно. Мы тихо ускользнули через пожарный выход, я, по его настоянию, взяла его под руку, и мы прогуляли до рассвета. Он показал мне город его сказочных снов, и я увидела Барселону такой, как он хотел, его глазами. Пока мы пересекали Готический квартал и старый город по маршрутам, которые знал он один, он рассказывал нескончаемые легенды о тайнах и зачарованных духах старинных зданий. Казалось, Михаил знает все на свете – даже кто в каком доме живет, кто какое преступление совершил, какие про эти события были сложены песни и стихи. Город был перед ним как открытая книга. Он знал имена всех архитекторов, художников, ремесленников, бесчисленные, никому, кроме него, не известные имена людей, строивших и украшавших это сокровище, его Барселону. Чем больше он говорил, тем сильнее мне казалось, что я первая, кому он это рассказывает. Вообще, от его облика исходила некая аура отшельничества, одиночества… одиночества почти пугающего, глубокого, как пропасть, и наступил момент, когда я поняла, что не могу не заглянуть в эту пропасть, чем бы это для меня ни окончилось. Рассвет застал нас на скамье в порту. Я вдруг посмотрела на этого незнакомца, с которым столько часов кружила по улицам чужого города, и в одно мгновение поняла, что знаю его всю жизнь. Я прямо ему это сказала – он засмеялся. В тот момент я поняла с ясностью, которая наступает в судьбе человека лишь раз или два, что проведу с этим человеком всю оставшуюся жизнь.

Еще в то утро Михаил мне сказал, что, по его убеждению, счастья человеку дается ограниченное, очень малое количество. Считаные мгновения. Если кому повезет – недели или даже годы. Как судьба решит. Мы в силах жить лишь потому, что сохраняем воспоминания об этих чудных моментах счастья – они освещают печальный пейзаж нашего дальнейшего пути; мы всегда хотим вернуться, снова пережить счастливые мгновения, но никогда этого не достигаем, конечно. Он прав. Для меня счастьем на всю жизнь стали ночные часы той прогулки по Барселоне.