Марина

Почему мать сжигает стихи дочери? Потому что инстинктивно знает: слова могут убивать. Но моя жизнь – грубый набросок. Чтобы понять самое простое, я сначала должна выразить это стихами.

Я перестала играть на рояле, когда она умерла.

(Пауза в музыке, соответствующая паузе в монологе, перед окончанием этюда Скрябина. Потом музыка слышится вновь).

Но теперь эта музыка проникла в мои стихи. Душа вбирает в себя все и превращает в искусство.

Она не могла понять, что мне хотелось спуститься в черную лагуну рояля и полностью погрузиться в нее. Утонуть в ней.

(Музыка замолкает).

И при этом я всегда боялась моря. Море так похоже на любовь. Оно проглатывает тебя, как крокодил – утку. Это не море, сказала я, увидев его впервые. Не может это быть морем. Это совсем не похоже на море. Что они сделали с морем? Море – оно совершенно другое. Все, о чем мы говорим, в жизни всегда не столь значимо, но любовь в твоей голове всегда более реальна, что на самом деле.

Тихий мальчик с огромные глазами, собирающий камешки на берегу. Если поднимет этот, я выйду за него. Мы с тобой поженимся в тот день, когда нас всех утопят.

Всеми моими бессонными ночами я влюблена в тебя. Всеми моими бессонными ночами я вслушиваюсь в темноту, ожидая тебя. Тогда как поутру копошатся могильщики.

Ты теперь умер? Да. Думаю, ты мертв. И за все это время я так и не узнала тебя. Ты сожалеешь о том, что любил меня?

Женитьба, в целом, дело хорошее: все, что ощущает боль, сохраняет невинность. Но это грех, думать, что ты действительно можешь узнать другого человека. Чужая душа – потемки. А пока, когда я кормила во сне кроликов, ты раздавал людям отравленные шоколадные конфеты.

Когда пойдешь на базар, мама, сказала я, принеси мне черта в бутылке. Но ни в коем случае нельзя привязываться к тому, что может разбиться.

Я вновь и вновь раскладываю карты. Игра – совсем не то, во что мы, казалось бы, играем. Мы играем не в карты.

Карты играют нас. Дьявол живет в картах. Дьявол кусает глубоко, как клещ. Дьявол спит на моей груди. Когда я сжимаю нижнюю часть его пениса, он подпрыгивает. Какая плохая девочка – заставлять дьявола подпрыгивать!

Первый признак того, что ты избран Дьяволом – полный отрыв от всех и от всего. Изгой. Всматривайся в зеркало и приглашай его в свою душу, если посмеешь. Но за зеленым венецианским зеркалом, в лабиринте зеркал, отражающих зеркала, единственная твердая валюта – смерть.

Что-то таится в этом месте, странный зверь, который шепчет мне из другой комнаты. Я поднимаюсь по лестнице, колеблюсь, потом вхожу. Если я всматриваюсь в темноту, то с трудом, но могу его разглядеть.

Дьявол сидит на кровати моей сестры. Голый, с серой кожей, как датский дог, с беловато-синими глазами. Гладкий, чисто выбритый, с телом львицы, с маленькими рогами, напоминающими уши, и с длинным хвостом. Я узнаю его по глазам. Холодным. Ясным. Несущим смерть. Он сидит. Я стою. И я люблю его.

Игру быть любимой я не освоила. Если я что-то люблю, то поглощаю. Оно превращается в нечто внутри меня, и это фатально для счастья, как моего, так и любимого. У поэтов особый дар – любить ненадлежащее. Мой способ любить – говорить «прощай».