Марина

Я вспомнил, как однажды её закрыли на перемене в туалете, подперев шваброй ручку двери. На урок она не пришла и весь класс на вопрос учителя о том, где Воробьёва, ехидно посмеиваясь, пожимал плечами. Я, действительно, не знал, где она была, хотя и понимал, что не пришла она не просто так. Я видел её вещи, спрятанные под последней партой в классе. Значит она была в школе. Но сказать ничего не решился, понимая, что за этим последуют всеобщие насмешки и ярлык друга Воробьихи. Я и без того периодически получал вопрос: «Втюрился в Воробьиху?». Это было всякий раз после того, как кто-то из одноклассников видел, что я с ней общался. Общаться по их мнению с ней можно было только одним способом – дразнить и смеяться. Другого быть не могло. В тот момент я ненавидел себя за свою трусость, но продолжал молчать, становясь сообщником класса. Марина просидела запертой в туалете весь урок, пока на следующей перемене не открыли двери. Вошла она в класс с красными от слез глазами. Все засмеялись, а она просто молча взяла свои вещи и пошла к выходу. Остановившись не на долго, она посмотрела на меня. Этот взгляд я хорошо запомнил. В нем не было злости или ненависти. Это был взгляд полный боли и безысходности. Я понимал, что она ищет хоть какой-то поддержки, но не смог перебороть себя и отвернулся в сторону. Конечно, она помнит об этом. Может, сейчас она как раз задумала какую-нибудь месть за это? Эта мысль слегка озадачила меня, и я уже стал думать не только о том, какой привлекательной она стала, но и о том, что может ждать меня впереди.

Мы шли к месту, куда в детстве ездили с друзьями на велосипедах, чтобы искупаться в реке. Оно было достаточно далеко от нашего района, где я и Марина жили через дом друг от друга. Вообще же ей это место впервые показал я.

Однажды, заехав с друзьями довольно далеко за дачный массив, мы обнаружили старую разрушенную водокачку, невдалеке от которой был скрытый от постороннего взгляда зарослями колючей акации и дикого кустарника небольшой участок песчаного берега, подойти к которому можно было только, пробравшись по узкой, едва различимой тропинке. К самой же водокачке, от которой остались лишь полуразрушенные кирпичные стены вела старая грунтовая дорога, которой, явно много лет уже не пользовались.

Этот пляж стал нашим секретным местом, куда мы приезжали купаться и где потом смастерили тарзанку, привязав верёвку с палкой на конце к ветке высокого дерева. Рассказывать об этом месте кому-то не из нашего двора было запрещено.

Однажды, встретив Марину катающейся на своём велосипеде по двору, она спросила меня:

– Что это за место куда вы всё время ездите, и про которое потом шепчетесь?

Я ответил, что место секретное и не могу об этом говорить. Туда могут попасть только местные, с нашего двора. Тогда она сказала, что тоже местная и будет хранить этот секрет.

После этого мы поехали туда на велосипедах вместе.

– Если пацаны узнают, что я рассказал тебе, то меня прибьют, понимаешь? – сказал я ей, протаскивая велосипед через колючие заросли.

– Понимаю, – она вздохнула.

Конечно, она понимала, что будет. То чего я боялся – стать объектом всеобщих насмешек, она ощущала каждый день.

– Купаться можно? – спросила она.

Этого я как раз и не хотел. Мне не терпелось поскорее уехать оттуда, что бы никто не узнал, о том, что я привёл её на наш пляж.

– Если мы будем купаться, то приедем назад в мокрой одежде, – рассудил я, – пацаны сразу догадаются, что я сдал секрет. И я и она были в футболках и шортах.

– Ну, пожалуйста, я очень хочу искупаться. Я не долго.

– Нет, – сказал я решительным тоном, – потом сохнуть где-то придется.

– Не придётся, – ответила она своим тихим голосом, – отвернись и не подглядывай за мной.

Я отвернулся. Услышав легкий плеск воды, я обернулся и увидел, как абсолютно голая Марина заходит в воду.