Марина

Я рассеянно успокоил его и снова посмотрел на часы над доской аудитории. Три тридцать. Занятия закончатся через два часа. Целая вечность. За окном поливал дождь.

При первом же звуке звонка я сорвался с места, предупредив Джи-Эф, что сегодня не пойду с ним на обычную прогулку. Коридоры были еще длиннее, чем обычно. Сад и фонтан у входа в наше здание потускнели под дождем. Небо висело, как свинцовая пластина. Фонари, как гаснущие спички, едва желтели во влажном воздухе. Я был без зонтика и даже без капюшона, так что бросился бежать. Перепрыгивал через лужи, огибал потоки воды и наконец выбежал на улицу. Дождевой поток тек вниз по тротуару неудержимо, как кровь из отворенной вены. Уже промокший до костей, я бежал по мрачным безлюдным улицам, а вода ревела подо мной в канализационных стоках. Казалось, город погружается в черный океан. Я добежал до ворот особняка Марины и Германа за десять минут – и к этому времени промок до нитки. На горизонте день догорал серым, в мраморных разводах, закатом. На углу переулка вдруг что-то с треском обвалилось. Я испуганно оглянулся. Никого – только дождь лупил по лужам пулеметными очередями.

Я протиснулся в калитку. Молнии освещали путь к дому. Херувимы над фонтаном у входа приветствовали меня. Стуча зубами, я добрался наконец до кухонной двери. Она оказалась открытой. Я вошел. Тьма была там непроглядная. Я вспомнил, что Герман говорил – в доме нет электричества.

До этой минуты я и не подумал ни разу, что вообще-то пришел без приглашения. Вот уже второй раз я лезу в этот дом в темноте и без малейшей причины. Подумал даже уйти, но буря разошлась к этому времени так, что было не выйти. Вздохнув, я стал растирать руки, которых почти не чувствовал от холода. Ледяная одежда липла к телу. Кашель сотрясал меня так, что стучало в висках. «Полцарства за махровое полотенце», – подумал я и позвал:

– Марина, ты здесь?

Только эхо отвечало мне из темных коридоров. Темнота стояла вокруг, как толпа молчаливых теней. Только молнии освещали сквозь окна кухню, словно вспышки фотокамеры.

– Марина? – настырно продолжал я. – Где ты? Это Оскар…

Я несмело прошел внутрь. Промокшие ботинки хлюпали при ходьбе. Столовая, где мы вчера ели, стояла пустой. Стол не накрыт. Стулья пустуют.

– Марина? Герман?

Ответа не было. На столике у стены я разглядел подсвечник и коробку спичек. Руки закоченели так, что только с пятой попытки удалось зажечь спичку.

Я поднял над собой мерцающий слабый свет. Комната призрачно вырисовалась передо мной, стал виден вход в коридор, где вчера я последний раз видел Марину и ее отца. Оказалось, он ведет в другой большой зал, также с большой хрустальной люстрой под потолком, таинственно блеснувшей наверху, как большой бриллиант. Тени скользили по стенам, бросаясь в углы, когда молния сверкала в окна. Старая мебель спала мертвым сном, укрытая белыми простынями. Из этой залы вела вниз мраморная лестница. Чувствуя себя взломщиком, я почти решился сойти вниз, когда заметил над верхней ступенькой два желтых глаза и услышал мяуканье. Кафка. Я с облегчением вздохнул. Кот исчез в потемках. Я растерянно оглянулся. Увидел только цепочку собственных мокрых следов на пыльном полу.

– Кто здесь? Марина? – звал я снова и снова, и никто мне не отвечал.

Я представил себе этот зал в праздничном убранстве несколько десятилетий назад. Оркестр, танцующие пары. А теперь он больше напоминает затонувший корабль под толщей воды.

На стенах было много картин. Все – портреты. И все – одной и той же женщины. Я узнал ее. Та самая, что смотрела на меня с портрета в первый вечер, когда я нечаянно забрел в дом. Великолепное исполнение портретов, магия линии и краски поразили меня почти сверхчеловеческим совершенством, и я спросил себя: кто же автор портретов? Было очевидно, что он один, что все портреты – одной кисти. Дама, казалось, смотрит на меня сразу со всех сторон, и сходство ее с Мариной так и бросалось в глаза. Того же рисунка губы на бледном, почти прозрачном лице. Та же стать, та же фарфоровая стройная хрупкость. Тот же пепельный оттенок серых глаз, таких бездонных, таких грустных. Тут кто-то коснулся моей ноги. Кафка терся о мои мокрые ботинки. Я нагнулся, приласкал его, погладил серебристую шерстку.

– Ну и где наша Марина? Где твоя хозяйка?

Ответом было меланхолическое мурлыканье. Дом очевидно был пуст. По крыше барабанил дождь. Тонны воды падали и падали с неба. Я старался представить себе ту невообразимую причину, которая заставила Марину и Германа покинуть дом в такую погоду. В любом случае меня это не касалось. Я еще раз погладил Кафку и решил уйти раньше, чем они вернутся.

– Один из нас здесь лишний, – шепнул я Кафке. – Догадываешься, кто? Да, это я.

Вдруг шерсть у кота встала дыбом. Я ощутил, как он весь напрягся под моей рукой, в панике пронзительно мяукнув. Что могло до такой степени напугать животное? И вдруг я понял: запах. В комнате разлился тот самый гнилостный смрад, который был и в оранжерее. Меня затошнило.