Марина

– А не повернуть ли нам назад, – пробормотал он, отступая на несколько шагов, – хорошенького понемножку.

– Ну, не трусь, мокрая ты курица!

– Как часто мы недооцениваем кур! Возьмем яйца…

Неожиданно в воздухе поплыл заливистый звон бубенчика. Джи-Эф резко замолк. На нас глядели желтые глаза кота. Зверюга зашипел, как змея, выпустил когти, шерсть на загривке встала у него дыбом, а разверстая пасть продемонстрировала те самые клыки, что не так давно покончили с воробьем. Далекая молния осветила небо, дрожащий свет отразился в лужах. Мы переглянулись.

Через пятнадцать минут мы уже чинно сидели на скамье у пруда на территории школы. Часы лежали у меня в кармане пиджака. Тяжелые, как никогда.

Так закончилась неделя, и вот наступило утро субботы. Я проснулся незадолго до рассвета со смутным воспоминанием о голосе, который пел мне из старого граммофона. За окном среди ночных теней просыпалась Барселона, поблескивая стеклом и металлом в пурпурных лучах рассвета. Я вскочил с кровати и нашел проклятые часы, которые так успешно отравляли мне жизнь все последние дни. Я глядел на них. Они глядели на меня. Наконец я почувствовал решимость, которая дается только переживанием настоящего абсурда, и составил план выхода из тупиковой ситуации. Часы должны быть возвращены.

В тишине я оделся и на цыпочках прошел по темному коридору четвертого этажа. До десяти-одиннадцати часов утра моего отсутствия никто не заметит. К тому времени я надеялся вернуться в интернат.

Пустынные улицы заливал тот странный, тусклый пурпурный свет, который окутывает Барселону перед осенним рассветом. Я спустился по улице Маргенат, вокруг просыпался район Сарья. Низкие тучи плыли над его крышами, окрашиваясь первым золотом низкого солнца. Фасады дальних домов на улицах тонули в тающем тумане и летящих по воздуху листьях.

Я быстро нашел нужную мне улицу и остановился на минуту, вновь пораженный удивительной тишиной и абсолютным покоем, которые всегда царили в этом всеми забытом уголке города. Жизнь остановилась тут, подобно часам, лежавшим у меня в кармане.

Стоило мне так подумать, как у меня за спиной раздалось шуршание шин, я оглянулся и застыл с блаженной улыбкой. Мне предстало видение.

3

Из тумана медленно выехал велосипед. На нем спускалась по улице вниз, направляясь прямо ко мне, девушка в белом. Солнечные лучи просвечивали насквозь легкий хлопок, позволяя угадывать под ним ее безупречное тело. Длинные, очень светлые волосы вились вокруг лица, наполовину закрывая его. Я застыл, уставившись на то, как она сходит с велосипеда в паре метров от меня, словно идиот, пораженный внезапным параличом. Не то глазами, не то в воображении я отчетливо видел целиком ее стройные ноги, потянувшиеся к земле в момент остановки велосипеда. Мой восхищенной взгляд скользил вверх по ее белым одеждам, в которых она, сияя в солнечных случах, словно сошла с картины Сорольи, к ее лицу, и, наконец, утонул в ее глазах потрясающего светло-серого цвета. Они же глядели на меня саркастически. Непрерывно улыбаясь, я предстал перед ней в самом идиотском виде, какого только можно было пожелать.

– А, так это ты похититель часов? – сказала девушка тоном, полностью соответствовавшим ее улыбке.

Она была моего возраста, может, годом старше. Я не умел определять возраст женщин, умение это трудно; наука оно или искусство, не знаю, но в любом случае не дается тренировкой.

– Ты живешь здесь? – пробормотал я, показывая на калитку.

Она едва кивнула в ответ. Ее удивительные глаза прожигали меня с такой яростью, что на меня нашел столбняк, и лишь через два часа я понял, что полностью пропал, что видел самое ослепительное проявление красоты в моей жизни, как прошлой, так и будущей, аминь.

– А ты-то кто такой, чтобы задавать мне вопросы?

– Предположим, что я похититель часов, – начал я свою импровизацию. – Меня зовут Оскар. Оскар Драй. Я пришел их вернуть.

Не давая времени ответить, я вынул из кармана и протянул ей часы. Девушка глядела на них несколько секунд, перед тем как взять в руки – руки такие белые, что напомнили мне о снеге. На безымянном пальце блестело золотое кольцо.

– Они уже были разбиты, когда я их взял, – объяснял я.

– Они разбились пятнадцать лет назад, – пробормотала она, не поднимая глаз.

Когда же наконец красавица обратила на меня взгляд, он был оценивающим, словно она покупала мебель или домашнюю утварь. Что-то в ее поведении говорило, что она не принимает мою версию, а именно, что я вор; возможно, я был каталогизирован по рубрике кретинов безвредных или же дураков обыкновенных. Чему немало способствовала моя сияющая блаженной улыбкой физиономия. Приподняв брови, девушка загадочно улыбнулась и протянула часы мне назад.

– Ты их взял, тебе их и возвращать хозяину.

– Но…

– Часы не мои, – объяснила девушка. – Они принадлежат Герману.

При имени «Герман» я вдруг словно воочию увидел пугающе огромный силуэт с ореолом белых волос вокруг головы, от которого я бежал несколько дней назад.

– Какому Герману?

– Герман – это мой отец.

– А ты кто?

– А я его дочь.

– Я имел в виду, как тебя зовут?