Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси

Государь, не тем будь помянут, с ними со всеми, как кот с мышью, тешился. Вроде бояр обнадежит, и Бориса Федоровича сна лишит. В чем вина сношеньки-то была? Каждый понимал: кровь с молоком, красавица — другую такую поискать, а вот царевич… Господи прости, ни к какому делу не гож. Спасибо, за Ирину Федоровну, как дитя малое за мамкин подол, держался. Иных подчас узнать не мог, ее одну среди всех распознавал. Оторвать от супруги не могли. Государь и с ним говорить собрался, да рукой махнул: кричит царевич, слезами того гляди захлебнется, ножками топает, кулаками машет. Слова вымолвить толком не может — все криком. Пузыри пускает, того гляди об землю ударится. Какого уж тут наследничка ждать!

Никому-то Федор Иоаннович не нужен был. А как государь смертно зашиб старшего царевича Иоанна Иоанновича, выхода не осталося. Пришлось Ивану Васильевичу наследником Федора объявлять. Сказывал Борис Федорович, злорадствовал больно государь: я вам плох был, теперь со слабоумным поживите, меня добрым словом поминайте! О сынке Марии Нагой и разговору не бывало. Как иначе: седьмая супруга, по молитве взятая — «для утишения плоти», не для супружества христианского.

Оно верно, что по первому завещанию хотел государь Иван Васильевич Марии Нагой в удел Ростов определить, а сынку — Углич да еще три города. Только раздумался: в последнем завещании царицу всяких земель лишил, Димитрию один Углич положил да и то, чтоб опека над ним была, — не иначе. Борис Федорович сколько на то сил положил! Да разве все усмотришь? Опекунами Дмитрия Иоанновича государь назначил дядю его родного, Никиту Романовича Юрьева, князя Ивана Федоровича Мстиславского, князя Ивана Петровича Шуйского да Богдана Яковлевича Бельского. О Годунове ни словечка, будто и не было слуги верного.

Бысть же в земле глад великий, яко и купити не добыть. Такая же бысть беда, что отцы детей своих метаху, а мужие жен своих метаху же, и мроша людие, яко и в прогневание Божие так не мроша, в поветрие моровое. Бысть же глад три годы.

«Новый летописец»

Царь же Борис, видя такое прогневание Божие, повеле мертвых людей погребати в убогих домах и учреди к тому людей, кому те трупы сбирати.

«Новый летописец»

По воле государя назначены были особенные люди, которые подбирали на улицах мертвые тела, обмывали их, завертывали в белое полотно, обували в красные башмаки, вывозили в Божий дом для погребения.

Буссов. «Записки очевидца»

Летит, летит во весь опор по дороге к Пречистой, к Новодевичьей обители возок царский. Только бы успеть! Только бы у умирающей благословиться.

Гонец сказал: кончается великая инокиня Александра. Того гляди дух испустит. Коли государь не поспешит, не застанет сестрицы. Мать-настоятельница велела лошадь не жалеть.

Да с чего бы вдруг? Все это числа проклятые. Опять октябрь. Опять день Дмитрия Солунского. Тот, прошлый, едва пережил. Вспомнить страшно. Царевна Ксенья без памяти свалилась — часа два отхаживал. Доктора надежду терять стали.

Знала, знала горлинка наша: все для нее кончается. Теперь уже навсегда. Отца слушать не стала, как в себя пришла. Рукой махнула: значит, не судьба.

Жениха своего только в гробу и увидала — живым не пришлось. Разве что в щелочку разок глянуть.

Решил не отправлять герцога на родину. По латинскому обычаю разрешил тело набальзамировать, чтобы хранилось веки вечные в московской земле, в специально устроенном в Немецкой слободе склепе.

С известием о кончине в Данию Рейнгольд Дрейер поехал. Долго в пути был — только 7 мая следующего, 1603 года, по латинскому летоисчислению, в Москву вернулся.

Слова сказал обидные. Страшные. Что король Христиан не верит в смерть внезапную. Полагает, принял ее брат от яда. А особенно сестра покойного, нынешняя королева Англии, убивается. Простить не может, что отправили Иоганна на заклание к московитам, что никто еще оттуда добром не вернулся. Никто!

Нет, нет, москвичи ни при чем. Он один всему виною. На него, Бориса, заклятие положено: за что ни возьмется, все в прах рассыпается. А яд… Что ж, его и на дворе герцога любой подсыпать мог. Из ненавистников семейства Годуновых. Чтобы не окрепла их держава, не укрепился корень. Это возможно.