Марина из Алого Рога

Сирота съ порядочнымъ состояніемъ, Марѳа Ѳадѣевна до двадцать девятой весны своей росла въ домѣ двоюроднаго дяди, князя Серебрянаго-Телепнева, отставнаго генерала Александроксвихъ временъ, ушедшаго когда-то отъ преслѣдованій Аракчеева въ глушь родовыхъ своихъ сѣверскихъ лѣсовъ, и который, облѣнившись затѣмъ на широкомъ привольи барской жизни, предпочелъ остаться въ деревнѣ и въ ту пору, когда съ новымъ царствованіемъ палъ временщикъ, его гонитель, — а съ нимъ превратилась и его немилость. Къ этому дядѣ, недалекому человѣку и отчаянному борзятниву, но который сіялъ въ ея глазахъ ослѣпительной звѣздой въ своемъ тройномъ качествѣ: представителя одного изъ древнѣйшихъ родовъ Россіи, опальника и героя двѣнадцатаго года, — въ семьѣ его экзальтированная и сантиментальная дѣвица Богучарова питала идолопоклонническое обожаніе. Она почитала это призрѣвшее ее семейство своими благодѣтелями и покровителями, — хотя, въ сущности, выходило, что благодѣтельствовала едва-ли не она, такъ какъ всѣ доходы съ ея имѣнія, состоявшаго въ управленіи князя-дяди, поступали безотчетно въ его карманъ, а преданной Марѳѣ выдавалось за сіе по два платья въ годъ, — шерстяному въ Рождеству и кисейному въ Пасхѣ, - что принималось ею каждый разъ все съ тѣмъ же взвизгиваніемъ неожиданной радости и съ тѣми же ручьями благодарныхъ слезъ… Кузины ея, княжны, повыходившія гораздо ранѣе ея замужъ за богатыхъ окрестныхъ помѣщиковъ, нещадно потѣшались ей въ глаза надъ ея сантиментальностью, преданностью и страстью въ брату ихъ Анатолю, котораго она боготворила съ ранняго дѣтства. Этотъ Анатоль, единственный сынъ, гордость и вѣчная рана своего родителя, переплачившаго за него кучи денегъ, служилъ въ лейбъ-гусарахъ и жегъ, какъ говорятъ французы, свѣчу съ обоихъ концовъ… Въ этой всю ее поглощавшей, мучительной и безнадежной любви въ безпутному кузену прошла вся молодость Марѳы Ѳадѣевны. Господинъ Самойленко, по выходѣ изъ полка, въ коемъ онъ служилъ казначеемъ, поселившійся въ сосѣднемъ съ ея имѣніемъ довольно большомъ, но разоренномъ селѣ, доставшемся ему отъ отца, тотчасъ же уразумѣлъ съ врожденною въ немъ практичностью, какая во всѣхъ отношеніяхъ подходящая партія представлялась ему въ лицѣ дѣвицы Богучаровой, и, не теряя золотаго времени, — ей въ ту пору уже минуло 24 года, — приступилъ къ осадѣ ея сердца… Но это сердце, въ которомъ царственно владычествовалъ безподобный Анатоль, этотъ блистательный петербургскій Vortänzer, "водившій", какъ выражался съ горделивою улыбкой старый князь, "балы въ Аничковскомъ", — могло-ли это сердце откликнуться на притязаніе слонообразнаго даже и въ молодости, лысоватого и сиповатаго армейскаго штабъ ротмистра въ отставкѣ, котораго съ первой же минуты его появленія въ домѣ ихъ отца окрестили мовешкою все тѣ же княжны-провинціалки?… Пять лѣтъ добивался Іосифъ Козьмичъ — и добился руки Марѳы Ѳадѣевны лишь тогда, когда со смертью стараго князя настало для нея настоящее сиротство, а самъ Анатоль, прискававшій на похороны отца, сжалившись надъ ея положеніемъ, потребовалъ отъ нея, какъ жертвы, какъ доказательства чувства въ нему, Анатолю, чтобъ она теперь пристроилась наконецъ какъ всѣ люди… Съ какими внутренними терзаніями, съ какою улыбкой покорности и смиренія на мертвенно блѣдномъ лицѣ обѣщала ему принести эту жертву злосчастная Марѳа!…