Марина Мнишек

22 июля 1611 года Ляпунов за чужой порукою согласился прийти в круг «для земского дела». Однако он попал в умело расставленную ловушку. Все случилось, как считал автор «Карамзинского хронографа», «по повеленью вора Ивашка Заруцкого», благоразумно оставшегося за кулисами драмы: «а Заруцкой по своему злодейскому умышленью не приехал же, для того, чтобы на него не молвили, что по ево веленью убили Прокофья». Но кроме казаков, устранения Прокофия Ляпунова, особенно после того как он попытался привлечь на свою сторону гетмана Сапегу, добивались поляки и литовцы в Москве. Интрига, приведшая к гибели Ляпунова, была задумана Александром Госевским. Он приказал подделать грамоты Ляпунова, «будто бы разосланные по всем городам», с приказом побивать казаков: «мол, где ни случится какой-нибудь донской казак, всякого следует убивать и топить» (все это раскрыл в своих записках ротмистр Николай Мархоцкий) [447]

. Парадоксальным образом Прокофий Ляпунов пал из-за обвинений в «измене» (безотказно действующее средство устранения политических противников во все времена). В казачьем кругу, как писал автор «Карамзинского хронографа», «Прокофья называли изменником, будто Прокофей пишет в Москву к поляком и к литве, и показали ему грамотку, будто ево Прокофьева рука». Удивленный Прокофий стал рассматривать «письмо» («грамотка де походила на мою руку, только аз не писывал»), но в это время долго сдерживавшаяся ненависть к воеводе прорвалась наружу, и произошел казачий самосуд: «А оне воры Прокофьеву руку подписали, да оне же говорили и в кругу кричали: “велел де ты нас побивати!” И в кругу Прокофья казаки убили…» Вместе с Ляпуновым погиб и «окольничий» Иван Ржевский, который, несмотря на свою вражду с воеводой, неосторожно высказался о его гибели: «За посмешно де Прокофья убили, Прокофьевы де вины нет».

Смерть Ляпунова поставила ополчение на грань распада. Из-под Москвы стали разъезжаться «столники и дворяне и дети боярские городовые… по городом и по домом своим, бояся от Заруцкаго и от казаков убойства» [448]

. Оставались только те, кто раньше служил самозваному «царю Дмитрию» и Марине Мнишек в Тушине и Калуге.

Влияние бывшего боярина Вора Ивана Заруцкого, командовавшего под Москвой казаками, возросло еще больше. Однако оставшимся полкам Первого ополчения по-прежнему недоставало сил, чтобы штурмом решить главную задачу освобождения Москвы, несмотря на то, что в подмосковные таборы продолжали подъезжать новые отряды. Так, значительным событием в истории ополчения стал приход «Понизовой силы», собранной на Волге в казанских городах. Прибывшие привезли с собой список особо почитаемой иконы Казанской Божьей Матери. В ополчении считали, что именно ее заступничество помогло отвоевать у польско-литовских отрядов Новодевичий монастырь. Однако эту «победу» земских сил в Москве попытались дезавуировать, указав на сопровождавшие взятие монастыря грабежи инокинь. В начале 1612 года в грамотах, подписанных членами Боярской думы, писали из Москвы по городам, что казаки «поругались» над ливонской королевой Марией Владимировной (дочерью великого князя старицкого Владимира Андреевича), Ксенией Годуновой (в иночестве Ольгой) и другими инокинями: «А как Ивашко Заруцкий с товарыщи Девич монастырь взяли, и они церковь Божию разорили, и образы обдирали и кололи поганским обычаем, и черниц королеву княжь Володимерову дочь Ондреевича и царя Борисову дочь Ольгу, на которых преже сего и зрети не смели, ограбили до нага, и иных бедных черниц и девиц грабили и на блуд имали; а как пошли из монастыря, и они и досталь погубили и церковь и монастырь выжгли». «Ино то ли крестьянство?» – вопрошали бояре [449]

. Автор «Нового летописца» также писал об этом: «Новой Девичей монастырь взяша и инокинь из монастыря выведоша в табары и монастырь разориша и выжгоша весь, старицы же послаша в монастырь в Володимер». «Дворяне и столники» якобы «искаху сами смерти от казачья насилия и позору». Однако в другом месте тот же летописец совсем по-другому описывал это событие, признавая заступничество Казанской иконы, «что ею помощию под Москвою взяли Новой Девичей монастырь у литовских людей» [450]

. Так даже современникам трудно было понять, на добро или на зло остались под Москвой казаки.

Кроме упомянутой «Понизовой силы», под Москву пришли дворяне и дети боярские из Смоленска, Дорогобужа и Вязьмы, лишившиеся своих поместий после взятия королем Сигизмундом III Смоленска. Воеводы ополчения приняли решение испоместить их в Арзамасе и Ярополческой волости (правда, без успеха для смоленских служилых людей), что сыграло свою роль при организации следующего, нижегородского ополчения. Органы управления, созданные в период расцвета деятельности Первого ополчения, также продолжали функционировать. Многие служилые люди уезжали из-под Москвы под предлогом отправки на воеводство и «по приказом». «У Заруцково купя», добавлял автор «Карамзинского хронографа». Так или иначе, но ополчение оставалось под Москвой еще целый год [451].