Марина Мнишек. Невероятная история авантюристки и чернокнижницы

Вечером, собираясь на празднование, Мстиславский еще раз перечитал свое письмо царю. Особенное удовольствие ему доставил перечень цифр: «Самозванец потерял всю без исключения пехоту. На поле боя найдено и предано земле одиннадцать тысяч пятьсот убитых мятежников. Поляков – около пяти тысяч, казаков – около семи тысяч. Захвачены 15 знамен и штандартов, вся артиллерия – 30 пушек. Атаку гусар возглавил вместе со своим гетманом Дворжецким сам Отрепьев, и при четвертом залпе бежал».

* * *

Запорожцы стояли у стен Рыльска и требовали царя. Никола со своими уцелевшими солдатами, узнав о бегстве царевича с поля битвы, пустился по его следам.

– Зови государя, шкура! – кричал атаман стражникам.

– Вон пошел, собака черкасская! Иуда! – кричали ему с крепостных стен.

Ударили пушки.

Несколько ядер разорвалось неподалеку от казаков.

– Что ж ты поверх голов палишь, падаль?! – заорал разъяренный Никола. – Что Маринка – ведьма самборская – велела своему хвосту шелудивому приберечь нас?!

Раздались еще несколько пушечных залпов.

– Пойдем Никола! – крепкий казак похлопал своего атамана по плечу. – Сейчас его оттуда все равно не выкуришь. Подловим на дороге, там и посадим на кол.

Никола в бессильной злобе сжал кулаки, но потом согласился.

– Пойдем.

Лжедмитрий наблюдал за происходящим, стоя у бойницы одной из башен. Ему уже сообщили, что Мстиславский велел повесить посреди лагеря всех пленных казаков, стрельцов и местных мужиков. А поляков готовил к отправке в Москву.

Разъяренные поражением под Новгородом-Севрским, дворяне заняли всю Комарицкую землю и с разных концов волости к царевичу весь день приходили гонцы, сообщавшие о расправах над крестьянами, присягнувшими ему. Судя по сообщениям, речь шла о тысячах убитых семей. Кроме того, Мстиславский отдал волость на полное разграбление и отрядам касимовских татар, участвовавших в битве. Царевич, решивший в первый и последний раз в жизни принять участие в бою, видел с какой яростью татары сражались с польской кавалерией Дворжецкого. И даже, когда он, испугавшись, удирал на полном ходу с поля битвы, его преследовали их устрашающие крики. Убедившись, что казаки уходят, он вернулся к себе в палаты и написал Марианне короткое письмо.

«Меня на поле боя не было. Запорожская пехота без всякой причины оставила поле боя… и бежала в смятении. Подкуп. Годунов. Твой Дмитрий».

Глава 8. Коварный план

Марианна сидела на диване в гостиной замка. Вышивая серебряной нитью узор на платке, который собиралась подарить при встрече царевичу, она всем своим видом показывала неприязнь к отцу, бросая на него полные презрения и насмешки взгляды.

Сам же воевода был похож на нашкодившего мальчишку. Он постоянно опускал глаза, а его красное от неумеренных возлияний лицо было покрыто мелкими каплями пота. Он сидел в кресле, наклонившись вперед, сцепив ладони, и даже слегка раскачивался вперед-назад от напряжения. Он старался не смотреть на дочь и потому не отрывал взгляда с Корвуса, который уже больше часа предлагал им «завоевать Московию словом».

– Нам лишь остается убедить «Москву» в том, что царевич подлинный. Разошли гонцов по всей стране, воевода, пускай читают народу царскую грамоту, в которой он обвинит Годунова в страшных преступлениях. Подробно расскажет о зверствах татарских отрядов, верных царю. Но, главное, – он должен убедить «Москву» в том, что он – законный наследник. Пускай твои люди в Московии наймут бродяг и прочих бездельников, чтобы те ходили по городам и деревням и рассказывали о достоинствах Дмитрия.

Мнишек кивал, чувствуя на себе злой и осуждающий взгляд дочери.

– Пошли купцов в Москву, самых богатых, – продолжал своим скрипучим голосом монах. – Пускай они среди богатого люда и дворян распространят слух, что в Речи Посполитой царевича не воспринимают всерьез. Пускай обвиняют его в пьянстве и трусости. Нужно усыпить бдительность Годунова. А когда дело дойдет до решающей схватки, бояре все равно встанут на сторону нашего царевича.

В гостиной повисла пауза.

Корвус сел в свое кресло и попробовал уже остывший в невесомой китайской фарфоровой чашке зеленый чай с цветками жасмина.

– О-о! – с наслаждением выдохнул он. – Поистине – райский аромат. Не то, что бурый… Его хоть с мятой, хоть с чабрецом – одно. Будто сено с навозом заварили.

Марианна улыбнулась. Она знала, что зеленый чай – слабость Корвуса. И всякий раз, когда ей надо было отвлечь монаха от неудобного разговора, она переводила тему на недостатки черного чая, который почему-то ему очень не нравился.

– Не правда ли, Петр? Если провести связь между зеленым и черным чаем, то меня следует отнести к легкому, ароматному и бодрящему – зеленому, а папеньку – к густому, терпкому и дурно пахнущему черному?

Мнишек не ожидал такой наглости, и резко повернувшись к Марианне, посмотрел на нее с нескрываемой ненавистью.

– Что с вами, папенька? Вы меня невзлюбили? За что же?

Мнишек молчал.