Марина Мнишек

Рать боярина князя Михаила Васильевича Шуйского вместе с его немецкими союзниками триумфально вошла в столицу. Но надеждам на прекращение Смуты и возрождение страны не суждено было сбыться. 23 апреля 1610 года освободитель Москвы князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский внезапно умер. В его смерти немедленно обвинили правящий родственный круг Шуйских, напуганных всеобщей любовью народа к молодому и талантливому полководцу. Остается повторить вслед за великими историками С. М. Соловьевым и С. Ф. Платоновым: этой смертью «порвана была связь русских людей с Шуйским» [354]. Все большую роль в Москве стали играть конкуренты царя Василия Ивановича, дни царствования которого были сочтены. Одним из самых влиятельных людей в Москве оказался в то время ростовский и ярославский митрополит Филарет. Возвращение «нареченного» тушинского патриарха в Москву не сулило царю Василию Шуйскому ничего хорошего, так как усиливало позиции тех, кто поддерживал кандидатуру королевича Владислава на русский престол.

«Царик» выжидал в Калуге и не торопился откликаться на предложения посланцев короля Сигизмунда III. Он учел прежние ошибки и построил свою новую политику, опираясь на Боярскую думу и приказы, состоявшие из русских людей. Теперь острие террора было повернуто против иноземцев, которых казнили по малейшему подозрению, невзирая ни на какие заслуги. Участие в боях под Волоком «немцев» и французов, нанятых на службу царем Василием Шуйским и перешедших на службу к королю Сигизмунду III, откликнулось в Калуге. По свидетельству Конрада Буссова, царь Дмитрий воспринял это как сигнал к расправе с иноземцами. «Теперь я вижу, что немцы совсем не преданы мне, – будто бы сказал самозванец, – они перешли к этому нехристю, польскому королю, а у меня, единственного под солнцем христианского царя, они побивают людей. Вот буду я на троне, тогда все немцы в России поплатятся за это».

У самозванца, лично не нанимавшего «немцев» на службу, не было никаких оснований упрекать их. Он изображал из себя радетеля и защитника русских людей от изменчивых иноземцев, хотя сам продолжал пользоваться их услугами! Но теперь, когда под царем Василием Шуйским зашатался трон, ему нужно было дистанцироваться и от «немцев», и от поляков с «литвой». Чтобы завоевать симпатии подданных, самозванец стал еще сильнее подчеркивать свое значение христианского государя. Так, он воспользовался титулом «непобедимого цесаря», который Лжедмитрий I применял в разгар своих самых острых прений с польскими послами, прибывшими на коронацию Марины Мнишек. Оказались забыты и недавние шаги самозванца к сближению с королем Сигизмундом III.

«Немцы» нашли свою заступницу в лице Марины Мнишек. Как свидетельствовал живший в Козельске пастор Мартин Бер (зять Конрада Буссова), только решительное вмешательство «царицы» спасло несколько десятков иноземцев, заподозренных в контактах с королем. Этот невыдуманный эпизод ярко высвечивает роль и положение Марины Мнишек в Калуге. «Царица», к которой обратились за помощью ее немецкие фрейлины, сумела остановить казнь. «Она послала одного из своих коморников, – писал Конрад Буссов, – к кровожадному князю Григорию Шаховскому… и приказала сказать ему, чтобы он под страхом потери жизни и имущества воздержался от выполнения полученного приказания впредь до дальнейшего распоряжения от нее». Другой «коморник» был послан к «царю» с приглашением «прийти к ней на одно слово». «Царь Дмитрий» догадывался, какое слово понадобилось сказать «царице». «Я отлично знаю, что она будет просить за своих поганых немцев, я не пойду. Они сегодня же умрут, не будь я Димитрий, а если она будет слишком досаждать мне из-за них, я прикажу и ее тоже бросить в воду вместе с немцами», – будто бы произнес он. Тогда Марина решила использовать последнее средство: «Вместе с женщинами и девушками она бросилась на колени перед ним и стала с плачем и слезами смиреннейше просить, чтобы он не миловал мерзавцев, воров и изменников, но и в гневе необдуманно не пролил бы невинной крови, дабы не пришлось ему потом раскаиваться». Эта сцена заставила дрогнуть даже такого закоренелого тирана, как «царь Дмитрий»: «Он все же был растроган и смягчен столь взволнованными словами царицы, встал, подошел к ней, сам взял ее за руки и поднял, велел подняться и женщинам… Обратившись к царице, он сказал: “Ну, так и быть. Это твои люди, они помилованы, бери их и делай с ними что хочешь”». Вся эта трагичная история, записанная со слов одного из помилованных, пастора Мартина Бера, сделала из «немцев» самых преданных слуг Марины Мнишек в Калуге: «Ведь царица для немцев не только царица, а и добрая мать, и всем нам, немцам, следует все наши помыслы направить на то, чтобы нас считали верными, покорными и хорошими детьми» [355].