Марина Мнишек

Особенности калужского режима, по свидетельству Конрада Буссова, заключались в ненависти к иностранцам, к которым, вслед за немцами, добавились и поляки. Буквально сразу же после того, как «царь Дмитрий» вторично ушел в Калугу, он стал понуждать воевод верных ему городов оказывать сопротивление «литовским людям» гетмана Яна Сапеги, которые «были при нас», а «пошли в свою землю в Литву». Как только войско гетмана Яна Сапеги расположилось в окрестностях Мещовска, самозванец немедленно принял меры, чтобы не допустить сапежинцев в другие калужские города. 2 (12) октября 1610 года он писал в грамоте белевскому воеводе Федору Григорьевичу Желябужскому, чтобы «противу тех литовских людей, с посадцкими и уездными людми стоял крепко, и с ними бился, и над ними промышляли и поиск чинили», не давали им никаких кормов и сели «в осаду» [402].

Марина Мнишек снова выступила посредницей между самозванцем и гетманом. 28 ноября 1610 года «Марина, милостию Божией царица и великая княгиня всея Руси», обратилась с письмом к «любезно нам милому пану Яну Петру гетману московского войска, нам расположенному». Возможно, это был ответ на какое-то послание к ней Яна Сапеги. В письме Марины Мнишек не содержалось ничего, кроме учтивой похвалы действиям гетмана, но и это имело смысл после отказа сапежинцев поддерживать царя Дмитрия и угроз самозванца в их адрес. «Как мы всегда считали вашу милость охочим до больших и достойных похвалы дел, – писала Марина, – что не раз подтверждалось превосходством и храбростью вашей милости, которые были всякий раз на счастье наше, достигнутое не без великой славы вашей милости и всего рыцарства, так и теперь обещаем себе в высказанных обещаниях в этом послании, которое до нас дошло, что врожденное достоинство, искренность и долг шляхетский, который всегда имеет место в народе польском, не допустит иного…» [403]

В свою очередь попытался привлечь на свою сторону калужан и король. Сигизмунд III обратился к духовенству, дворянам и детям боярским, казакам, черкасам «и всяким служывым и жылецким и посадцким людем» со своим универсалом 3 декабря 1610 года. Он призывал жителей Калуги не отступать от общей присяги Московского государства королевичу Владиславу и не служить Вору, который «православную греческую веру и церкви Божьи и манастыры мечом и огнем и всяким непригожым обычаем поругает, розоряет, пустошит и губит». Выставляя себя защитником православия, король грозился в случае неповиновения послать в Калугу свои войска: «И вас, яко недругов изменников наших, казнити велим» [404].

Ответом на рассылку таких грамот был только новый террор. Конрад Буссов писал, что в Калуге «почти каждое утро находили посреди рынка» от шести до двенадцати «мертвых поляков, убитых ночью» [405]. Это были дворяне, холопы и слуги, купцы, ехавшие с товаром, – все они находили мученическую смерть в Калуге, если попадались людям самозванца. Но известно, что сеющий бурю от нее и погибнет. Так случилось и с Вором. В конце ноября – начале декабря 1610 года «царь Дмитрий» приказал убить касимовского царя Ураз-Мухаммеда, так и не простив ему недавнего ухода на службу к польскому королю. Жена и дети убитого касимовского царя были отданы «за приставы». Это рассорило самозванца с крещеным ногайским князем Петром Урусовым. Тот якобы даже пытался неудачно отомстить сыну погибшего касимовского царя, который и донес Лжедмитрия) об отцовской измене. Князь Петр Урусов попал в тюрьму – правда, за убийство другого человека, – но был прощен «царем Дмитрием» по очередному заступничеству «царицы» Марины Мнишек. Об этом сообщается в «Дневнике» Иосифа Будило. Однако автор «Дневника» ошибочно пишет, что князь Петр Урусов сидел в тюрьме шесть недель – между тем с момента убийства касимовского царя до смерти самозванца прошло не более полумесяца [406].

Марина Мнишек не знала, за кого просила, как не знала и того, что все это обернется бедой для нее самой. 11 (21) декабря 1610 года «царь Дмитрий» выехал на охоту в сопровождении ближних бояр и ногайских татар. Там он и был убит князем Петром Урусовым, который таким образом отомстил за пережитое им по воле самозванца унижение.