Марина Мнишек

Заметной вехой в изучении биографии Марины Мнишек стала работа отца Павла Пирлинга, частично изданная на русском языке под названием «Димитрий Самозванец» в 1912 году. [7] По новым материалам, извлеченным из Ватиканского архива, отец Павел Пирлинг раскрыл тайное участие папского престола в деле царевича Дмитрия и Марины Мнишек. Ему удалось отойти от распространенных штампов в восприятии Марины и раскрыть многие сложности жизненного пути «московской царицы», воспитанной самборскими отцами-бернардинцами. Работа отца Павла Пирлинга представляет собой редкое сочетание тщательного документального исследования и блестящей беллетристики.

Взлет интереса к неоднозначной исторической фигуре Марины Мнишек, связанный с прекрасными исследованиями А. Гиршберга и отца Павла Пирлинга, проявился и во многих посвященных ей публикациях на страницах журналов «Русский архив», «Русская старина» и «Старые годы». Одна из таких публикаций посвящена легенде о «Маринкиной башне» коломенского кремля, якобы связанной с заточением там Марины Мнишек [8]. В Коломне проводились даже специальные археологические раскопки, чтобы найти материальные свидетельства, подтверждающие эту легенду [9].

Марина Мнишек стала героиней нескольких литературных произведений писателей и поэтов Серебряного века. Авторы их домысливали и договаривали то, что не могли сказать историки. Характерна книга Е. И. Булгаковой, в которой образ Марины Мнишек вполне способен вызвать симпатию [10]. Или стихи забытого ныне поэта Михаила Сандомирского (говорящая для этой темы фамилия!), избравшего Марину, в соответствии с символистским каноном, объектом поклонения, своей «Прекрасной Дамой» [11].

После Октябрьского переворота куртуазные опыты уже не могли быть востребованы и история Марины Мнишек оказалась в глубоком забвении. С одной стороны, историки уже «все сказали», но это были прежние историки. В СССР могли изучаться только история «царского режима», социально-экономические отношения и классовая борьба, а не биографии царей и цариц. Политические события Смуты, в контексте которых еще было бы уместно вспомнить о Марине Мнишек, оказались заменены понятиями «крестьянская война» и «польско-шведская интервенция». Все, что не касалось «восстания Болотникова» (или «Первой крестьянской войны» в России, пользуясь терминологией советских историков), перестало быть интересным. Сюжеты же русско-польских отношений, даже таких давних, как-то слишком буквально связывались с текущими событиями предвоенной истории. Например, специальная работа Е. И. Дракохруст об иконографии Лжедмитрия I и Марины Мнишек рассматривалась исследовательницей «в свете наших представлений о польской интервенции начала XVII в.» [12].

Лишь в 1960-1980-е годы трудами Н. П. Долинина, А. А. Зимина, В. И. Корецкого, А. Л. Станиславского, Л. В. Черепнина, В. Д. Назарова, Р. Г. Скрынникова и Б. Н. Флори в отечественную науку были возвращены сюжеты, связанные с политической историей России начала XVII века. Но фигура Марины Мнишек в рамках советской историографии, почти забывшей искусство психологического портрета, могла восприниматься только периферийным зрением. И лишь в последние десять – пятнадцать лет появились исследования и монографии В. И. Ульяновского и И. О. Тюменцева, посвященные, соответственно, истории первого и второго Лжедмитриев [13]. Эти работы (а к ним можно добавить исследования А. В. Лаврентьева, Б. А. Успенского [14] и тех же В. Д. Назарова, Р. Г. Скрынникова и Б. Н. Флори), характеризующиеся основательным изучением не только русских, но и польских публикаций и архивов, позволяют говорить о новом этапе изучения Смуты.

И все же самой Мариной Мнишек по-прежнему интересуются мало. (Это относится и к современной польской историографии. Исключением является подробная статья о ней в «Польском биографическом словаре» [15], и то лишь потому, что магнатскому роду Мнишков и его представителям давно обеспечено место в любом лексиконе по истории Польши.) У этой исторической героини, названной современным писателем Леонидом Бородиным «царицей Смуты» [16], существует стойкое отрицательное обаяние, изменить которое вряд ли когда-нибудь удастся. Писать о ней трудно. Слишком много штампов приходится преодолевать, оставаясь на почве исторических фактов.