Марина Мнишек

Из-за всех этих внутренних потрясений в Речи Посполитой московские посланники ехали медленно. К тому же их смущали разными слухами о якобы чудесном спасении царя Дмитрия, «что государь ваш Дмитрей, которого вы сказываете убитого, жив и тепере в Сендомире у воеводины жены: она ему и платье и людей подавала». Это известие, возможно, имеет отношение к каким-то попыткам матери Марины Мнишек повлиять на судьбу своих близких в России. Но московских посланников трудно было взять на испуг. Их не убедила ни «бородавка на лице» у будто бы спасшегося и снова укрывшегося у гостеприимного семейства Мнишков царя, ни то, что снова к нему «многие русские люди… пристали». Наученные горьким опытом посланники теперь отрицали даже саму возможность чудесного возвращения настоящего царевича на русский престол: «Хотя б и прямой прироженной государь царевич Дмитрей; а толко б его на государьство не похотели». Расспросив пристава подробнее о том, каков «рожеем и волосом» тот человек, который жил «в Сеньдомире у воеводиной» и выходил к людям «в старческом платье», выдавая себя за спасшегося царя, они признали в нем Михаила Молчанова, исчезнувшего из столицы в день майской катастрофы: «И пристав сказал, что де он рожеем смугол, а волосом черн, ус не велик, и бороды выседает и он стрижет; а по полеки говорить горазд и по латыне знает. И посланники говорили, что подлинно вор Михалко Молъчанов таков рожеем, а прежней был вор рострига рожеем не смугол, а волосом рус».

Когда задержка посольства в Речи Посполитой стала очевидной, посланники перешли в наступление и решительно потребовали объяснений, зачем они «заведены в деревню», где их держат целый месяц. Тем более что они могли сослаться на ехавших вместе с ними и готовых дать показания людей, приезжавших в Москву вместе с задержанными послами Речи Посполитой, сандомирским воеводой Юрием Мнишком и другими знатными панами. Однако пристав по-прежнему отговаривался умножившимся «своевольством» и опасностью, грозившей посланникам. Они же понемногу продолжали собирать сведения о спорах во время рокоша, фиксируя расстановку сил внутри польской и литовской знати, расколовшейся в своем отношении к действиям короля Сигизмунда III, в том числе на «московском» направлении. Когда стало известно, что рокош завершился, а король все равно не принимал московских посланников, они 8 октября 1606 года снова отправили запрос приставу. Настойчиво внушаемые слухи о другом чудесном спасении царя Дмитрия делали свое дело, и «князь Григорей и Ондрей собе помыслили: многие люди сказывают, которые приходили с приставом про вора, бутося он ушел и ныне в Самборе, а приставы сказывают тоже, что будто он жив и прибирает людей… и не для ли того вора их посланников держат?». Ответ короля Сигизмунда III пришел через месяц, 9 ноября 1606 года, когда посланникам наконец-то было дано разрешение двигаться к Кракову. Только 16 декабря 1606 года князь Григорий Константинович Волконский и дьяк Андрей Иванов приехали в Краков. Таким образом, дорога из королевского села Новый Двор (где было задержано московское посольство) до королевского двора на Вавеле заняла у них около четырех месяцев.

24 декабря 1606 года московские послы получили долгожданную аудиенцию у короля Сигизмунда III. На ней присутствовало много знати и приближенных короля, «а за ними рыцарские люди стояли и шляхта, стеснясь, человек с 300». Посланники заметили среди присутствующих также сына сандомирского воеводы, младшего брата Марины Мнишек Францишка Бернарда, «а у короля он стольник». В Речи Посполитой тем временем уже отпраздновали Рождество и наступило 3 января нового, 1607 года. Посланники исполняли свою миссию в соответствии с выданным им наказом, но сразу же встретили в ответ признаки неудовольствия короля Сигизмунда III, проявившиеся в отступлении от прежнего дипломатического этикета. Посланцев из Москвы не только не пригласили к королевскому столу, но и не дали корм «в стола место». Когда приставу указали на это, он сначала не знал, что отвечать, и предположил, что «нетто будет сенатари пропаметавали». Однако после консультаций оказалось, что посланники правильно интерпретировали произошедшее, и пристав вынужден был прямо отказать им: «По знаку де ваше посольство королю не любо, что так чинитца не по прежнему».