Марина Мнишех, супруга Димитрия Самозванца

В это время король Польский выслал Александра Гонсевского, старосту Велийского, на российские границы для узнания настоящего положения дел. Он с 700-ми всадников приблизился к Великим Лукам, которые отворили ему свои ворота, а находившийся там начальник объявил Гонсевскому о несчастном положении России и сказал, что русские гораздо охотнее будут повиноваться иностранному государю, если он захочет сесть на Московском престоле, нежели Шуйскому и мятежным боярам, которые из ненависти друг к другу проливают невинную кровь своих соотечественников. Начальник Великих Лук обещал Гонсевскому отдать Псков и иные города без сопротивления, и польский вельможа, обольстясь словами и поступками сего неверного гражданина, почитая его слова за единодушное желание России, немедленно донес королю Польскому о благоприятном расположении умов в его пользу, об удобности покорения России и просил прислать пеших воинов для занятия поддающихся крепостей. Весть сия вскоре разнеслась по всей Польше и произвела желанное действие. Сверх того, польский дворянин Меховецкий, любимец первого Лжедимитрия, будучи гетманом у второго, беспрестанно рассылал письма и вестовщиков по Польше, уведомляя о благоприятных обстоятельствах, призывая своих соотечественников на службу царю (так он называл бродягу) и обещая богатое жалованье и почести. Польша в это время была спокойна вне и внутри государства, и множество распущенных по домам военных людей с радостью воспользовалось сим случаем. Хотя Сейм и король не объявляли еще войны России, но, как выше было сказано, польская шляхта не почитала преступлением лично от себя мешаться в иностранные войны. Первый из польских вельмож, который привел войско к самозванцу, был Иван-Петр Сапега, староста Усвятский. Вскоре многие польские и литовские паны последовали сему примеру, и в непродолжительном времени 7000 отборных воинов присоединились к Лжедимитрию (1608—1609 гг.). 8000 донских и запорожских казаков под начальством запорожца Заруцкого прибыли также к нему на помощь, и самозванец, по совету старейшин, назначил князя Романа Рожинского главным своим военачальником, или гетманом.

Самозванец чрезвычайно усилился, и войско его, в котором находилось много опытных польских полководцев и отборных воинов сего народа, беспрестанно подкрепляемое русскими, казаками и татарами, сделалось ужасным Шуйскому. Князь Роман Рожинский в продолжение полутора года вел войну с различным успехом; наконец одержал многие значительные победы, покорил области и замки, и прежде нежели Польский король Сигизмунд выступил за границу, он уже облег Москву и расположился лагерем при селе Тушине в 12-ти верстах от столицы (1609 г.). Во все это время Марина, находясь в плену вместе с отцом своим, не участвовала в сих бедственных для России происшествиях и не только не была ненавидима русскими – напротив того, возбуждала всеобщее сострадание как невинная жертва хитрой политики. Наконец ударил час ее освобождения и вечного стыда. Шуйский, устрашенный успехами самозванца (который от вступления своего в Тушинский лагерь получил от верных россиян прозвание Тушинского вора), и желая уничтожить предлог к раздорам с поляками, которые упрекали его задержанием послов польских и Мнишеха с дочерью, Шуйский решился освободить их и приказал всех, а особенно Марину, под крепкою стражею препроводить к литовским границам.

Послы польские Гонсевский и Олесницкий воспользовались свободою и возвратились в свое отечество. Все, наверное, думали, что воевода Мнишех с дочерью последует сему примеру, ибо сами поляки, служа самозванцу, не верили ему и употребляли его только как орудие для привязания россиян к своим выгодам. Вышло противное: Марина нарочно медлила в пути и завела тайные сношения с Тушинским лагерем. Иван Сапега для удовлетворения ее желаний послал ротмистров своих Збороввского и Стадницкого, которые разогнали стражу и привели ее с отцом в Тушинский лагерь (1609 г.).