Марьина роща

Но это фигуры крупного масштаба, о таких достижениях и мечтать нечего. Да и очень уж они на виду. «Высоко взберешься, больнее падать», — говорят старики. Петя не завистлив, на крупные дела его не тянет: память о холодном чердаке останется травмой на всю жизнь. Но по мелочи — отчего же: все фокусничают, изворачиваются…

Везя первый бидон спирта в столовую на Никитскую, Петя, признаться, изрядно трусил. Извозчик трюхал еле-еле. Казалось, все прохожие интересуются, что за тючок, закрытый ветошью, стоит в ногах у молодого человека с беспокойными глазами. Однако сошло благополучно. Огромный, жирный Арам принял бидон, попробовал глоток, крякнул и обнял Петю:

— Хорошо, друг. Будем знакомы, езжай опять, — и отсчитал большую пачку сальных совзнаков.

Раз десять, уже без прежней дрожи, возил Петя укутанные бидоны с товарной станции в столовую Арама; от каждой пачки денег Павел Андреевич точно отчислял Пете его законный куртаж. А потом Арама прикрыли. Петя понял это, привезя очередной бидон. На двери восточной столовой висел замок и большая сургучная печать, а около похаживал соглядатай. У Пети хватило присутствия духа проехать дальше, сменить извозчика и отвезти бидон на квартиру Павлу Андреевичу, посещать которую было вообще запрещено. А куда иначе девать спирт?

Когда он предстал перед кладовщиком в конторке на товарном дворе и смущенно рассказал все как было, Павел Андреевич не рассердился — наоборот, похвалил за сообразительность и выплатил куртаж, но строго запретил являться к нему домой.

Этот случай завоевал Пете доверие кладовщика. Стал Петя получать более выгодные поручения. Завелись у Пети карманные деньги. Эх, жаль уехал куда-то Ванька Кутырин! Впрочем, черт с ним, были бы деньги, а хорошие ребята всегда найдутся.

* * *

От бывшего скобелевского комитета остались только Николай Иванович, Володя Жуков и почему-то Витольд Седлецкий. Николай Иванович стал похож на аэростат с наполовину выпущенным водородом. Володе Жукову просто было некуда деваться. Блестящий когда-то Витольд, оптировавший польское подданство, ждал разрешения на выезд. Новый комиссар интересовался лишь правильным учетом материальных ценностей богатого учреждения. Эти ценности были разбросаны по всей стране, и комиссар вел энергичную, но совершенно бесплодную переписку об их учете. Собственно говоря, переписка была односторонней: комиссар писал, ему не отвечали. Ответил с перепугу какой-то уездный отнароб, что в его ведении никакого комитетского имущества не числится, но этот случай был единственный. Зато весь наличный штат комитета был теперь занят: по приказу комиссара писали напоминания, жалобы, составляли ведомости, выдумывали новые формы учета. Работа кипела. За это получали гражданские карточки. Напирали на комиссара: «Требуй военный паек, мы обслуживаем войска». Тот грустно моргал, говорил:

— Никого мы не обслуживаем, а, впрочем, попробую, — и с новой яростью бросался в пучину учета.

Служащие ловчили сами: за прокат старых кинокартин воинская часть выделяла некоторое количество хлеба и сахара; за костюмы, грим, парики и прочую театральную дребедень, что гнила на переданных комитету реквизированных складах, удавалось получать изрядные куши через актеров, ставших спекулянтами. Так жили и кормились.

Так жил и Володя Жуков. Марьинорощинские власти не тронули его. Кто знал о его участии в уличных боях? И мать, и он — самые настоящие трудящиеся, имеют справки, — в чем дело, товарищи? Но все-таки долго ли можно так существовать, балансируя на одной ноге? Поэтому встреча со старым знакомым знаменовала перемену в жизни, и перемену к лучшему.

Беляев явился в комитет в ладной офицерской фронтовой поддевке, многозначительно приложил палец к губам и поманил за собой обомлевшего Володю. Вышли на улицу.

— Ты жив?

— Нет, умер. Не болтай глупостей. Мне некогда, есть дело.

— Смит?

— Что-о?

— Опять Смит?

— Ничего не понимаю. О чем ты?

— О мистере Смите, который…

— Замолчи! Не было никого и ничего, понял?.. Все служишь?

— Тоже глупый вопрос. Нет, я царствую.

— Верно, глупый вопрос. Можешь бросить эту усыпальницу?

— Если есть смысл.

— Вот это по-деловому. Смысл есть. К какой партии принадлежишь?

— Я? Конечно, ни к какой.

— Между прочим, напрасно. Но готовься.

— В какую?

— Для джентльменов фортуны сейчас партия одна: ГБП.

— Это что? Г… Б… Партия… Не понимаю.

— Не гадай: Где Больше Платят. Есть такие добряки. Словом, не все ли равно, как называется? Пойдешь?

— С тобой — повсюду.

Солдатская шинель — защитная и всепокрывающая маскировка 1917 года — стала опасной в 1918 году. После декрета об организации Красной Армии мужчинам призывного возраста, ходящим по Москве, лучше было иметь верные документы, во избежание недоразумений. В ту легендарную пору недоразумения запросто кончались расстрелом под горячую руку. Володя предложил обратиться к братьям Алексеевым, но Беляев презрительно процедил:

— Липа! Чепуха!