Марина Цветаева: беззаконная комета

Сезон 1914 года в Коктебеле открыли приехавшие из Москвы в первых числах апреля Елена Оттобальдовна и Майя. Вскоре из Феодосии к ним присоединилась младшая Цветаева с сыном Андрюшей. Тихие дни Максимилиана Александровича на этом закончились; работать над книгой ему теперь почти не удавалось. «Майя собирается рыдать мне в жилет по 12 часов», – жалуется он в одном из писем. Правда, влюбленность Майи теперь переадресована другому лицу, но все равно – чей еще жилет так удобен для излияний?

На Пасху пешком приходят из Феодосии Марина с Сережей, потом компания направится на лошадях в Баран-Эли к художнику Латри, а забрав его, вернется обратно… «Словом, – пишет бедный Максимилиан Александрович, – кипение жизни июньское, несмотря на начало апреля…»

И он задумывает побег, о котором до поры до времени никому не говорит. Он хочет в середине лета удрать ото всех в Дорнах. То есть в Швейцарию, к Штейнеру и штейнерианцам, среди которых и его бывшая жена Маргарита Сабашникова и Андрей Белый с Асей Тургеневой. Волошину хочется вблизи почувствовать и понять эту антропософскую чару, под которую подпало столько замечательных русских людей. Правда, денег на поездку у него нет, и только теплится надежда, что поможет мать.

Начатая книга о Сурикове не сдвигается с места, акварели не доставляют радости, Майя не дает проходу со своими причитаниями… И все чаще Макс взрывается по пустякам – особенно в разговорах с матерью, которая тоже в это лето крайне раздражена. Она не может понять «бездельничанья» сына и выговаривает ему при всех: взрослый человек, он обязан думать о заработке, их средства слишком скромны, чтобы позволять себе барскую лень! Макс отмалчивается и сдерживается из последних сил. Он понимает, что матери нелегко справляться с домашними хлопотами…

А съезд дачников продолжается – уезжают одни, приезжают другие. Приезжают художники Фальк, Кандауров с женой, Юлия Оболенская; приезжает веселый и общительный немец – Форрегер фон Грейфентурн, превосходно пародирующий Северянина и готовый часами слушать стихи Марины Цветаевой…

Она тоже уже здесь – муж привез ее вместе с маленькой Алей и нянькой, а сам уехал в Москву сдавать экзамены в университет. Приезжает и Алексей Толстой с Софьей Дымшиц. Их все зовут здесь Артамошкой и Епифашкой, – впрочем, тут все имеют озорные прозвища.

Однажды фантазер и весельчак Толстой тащит всех вечером на берег моря. Глядя на солнце, опускающееся за зубцы Сюрю-Кая, он торжественно и зловеще пророчит:

– Представим себе, что мы – последние люди на Земле. Сейчас наступит конец света. Еще немного, и вы увидите последний восход луны… А потом наступит вечная мгла… Вечная ночь…

В тон этим мрачным провозвестиям кто-то читает Феогнида:

Лучше всего человеку вовсе на свет не родиться
И никогда не видать зоркого солнца лучей…

Наконец в один из июньских дней происходит взрыв. Пришел податный инспектор, Волошин неумело вел с ним какие-то переговоры. С его уходом Пра не выдержала и осыпала сына упреками. Волошин стоял молча, но без всякого видимого раскаяния, скрестив руки на груди. Когда Елена Оттобальдовна умолкла, он сказал ей о своем намерении уехать в Швейцарию.

– Незачем ехать! – отрезала Пра с негодованием. – И не дам тебе никаких денег, не жди!

Она и еще сказала что-то сгоряча о деньгах, чуть ли не о нахлебничестве сына, – так что и год и полтора года спустя Волошин будет отказываться принимать от матери помощь, даже на возвращение в Россию, как ни молит его потом об этом в письмах гордая, мучающаяся и бесконечно одинокая Елена Оттобальдовна.

Максимилиан Александрович быстро собирается в дорогу. Он хочет проститься по-доброму говорит, что будет писать, пытается поцеловать мать на прощание, но у несчастной Пра так разрывается сердце, что она кричит, почти отталкивая сына:

– Не хочу! Ничего мне не нужно – ни поцелуев твоих, ни писем! И не пиши мне!

Так они и расстались – как оказалось, на два года.

Недели через две уехали из Коктебеля и сестры Цветаевы с детьми. И тоже не спокойно, – не такое это было лето! – а после шумной и оскорбительной ссоры с племянником Алексея Толстого. При Волошине такого никогда не могло бы произойти, но теперь все шло по другим законам.

Марина помогает сестре устроиться с сыном неподалеку от Коктебеля – в Отузах – и уезжает с дочерью и няней в Москву.

Начало войны они встретили с Асей порознь…

Глава 12 Театральный «обормотник»

1

С началом Первой мировой войны, считал Бердяев, окончательно завершился век XIX и начался XX. Тот самый, который в предсказаниях средневекового астролога Агриппы Неттесгеймского обозначен был страшным знаком владычества Офиеля: людей, сведущих в чернокнижии, охватывал ужас в ожидании неотвратимой череды бед. Пророчество, увы, исполнилось…

Осенью 1914 года Сергей – уже студент филологического факультета Московского университета.