Марина Цветаева. Моим стихам, написанным так рано…

Хорошо быть красивыми, быстрыми
И, кострами дразня темноту,
Любоваться безумными искрами,
И как искры сгореть – на лету!

(Таруса, лето 1908 г.)

Здесь легко услышать некую реминисценцию популярного «цыганского» романса – «Песни цыганки» Я. П. Полонского («Мой костер в тумане светит, / Искры гаснут на лету…»). Но в то же время в стихотворении выражены реальные переживания автора – мечта сгореть за прекрасный порыв, за революцию, даже за мимолетный сверкающий огненный призрак, за красивое слово… Стихотворение – та «завязь», из которой проклевываются «огненные» финальные строфы таких будущих произведений, как поэмы «На Красном Коне», «Переулочки», «Молодец», стихи памяти Маяковского, некоторые другие.

Анастасия (слева) и Марина (справа) Цветаевы. 1905 г.

«Из двух дочерей от второго брака Ивана Владимировича наиболее для родителей легкой оказалась (или показалась) младшая, Анастасия; в детстве она была проще, податливее, ласковее Марины и младшестью своей и незащищенностью была ближе матери, отдыхавшей с ней душою: Асю можно было просто любить. В старшей же, Марине, Мария Александровна слишком рано распознала себя, свое: свой романтизм, свою скрытую страстность, свои недостатки – спутники таланта, свои вершины и бездны – плюс собственные Маринины! – и старалась укрощать и выравнивать их»

(Ариадна Эфрон «Страницы воспоминаний»)

Конечно, быт Марины Цветаевой периода «Вечернего альбома» не ограничивался воспоминаниями о детстве с матерью или домашним общением с царством «теней» и любимых книг. В 1908 году через семейного врача Цветаевых Марина и Ася познакомились с Эллисом (Л. Л. Кобылинским), первым на их жизненном пути настоящим литератором. Эллис был сыном видного московского педагога Поливанова, в гимназии которого учились многие известные люди, в том числе В. Брюсов, А. Белый. Поэт, критик, страстный пропагандист нового для тех лет литературного течения – символизма, постоянный посетитель библиотеки Румянцевского музея, Эллис стал бывать в цветаевском доме в Трехпрудном переулке. Человек, на двадцать лет старший сестер Цветаевых, он завораживал их своими рассказами, чтением стихов – своих, Брюсова, Белого, Данте, Бодлера; сообщениями о последних спорах в литературных кругах. Как говорится, он знал «всех», и «все» знали его. Видимо, он был неплохим рассказчиком. Однажды, вспоминал А. Белый, «он с такой потрясающей яркостью изобразил мне жизнь мифической Атлантиды, что меня взяла оторопь…» Исподволь Эллис приобщал Марину и Асю к языку, идеям и проблемам современной русской литературы. У Цветаевых он получил прозвище – Чародей. Его романтический образ запечатлен Мариной в поэме «Чародей», созданной весной 1914 г. Немало строк посвящено Эллису и в написанном через двадцать лет мемуарном очерке об Андрее Белом «Пленный дух».

Пока же, в конце 1909 года, всегда уносивший сестер Цветаевых в романтические эмпиреи Эллис решил… сделать Марине предложение руки и сердца. Предложение было мягко отклонено, Эллис по-прежнему остался другом Цветаевых. А в «Вечернем альбоме» появилось стихотворение «Ошибка»:

Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой – она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя,

<…>

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,

Сказать: «Будь, страсть! Гори, безумствуй, рдей!»
Твоя любовь была такой ошибкой, —
Но без любви мы гибнем, Чародей!

Эллис остался запечатленным в «Вечернем альбоме» также в стихах «Первое путешествие», «Второе путешествие», «Чародею», «Бывшему Чародею». Несомненна и его роль в решении Марины Цветаевой выступить в литературе со своей книгой стихов…