Марина Цветаева. Неправильная любовь

— Коля, Нина… простите! Я погубил вас, завербовав там, в Париже. Да! Не спорьте — завербовал. Поступил так же, как некогда поступили со мной — соблазнил жизнью в новой России. Обманул. Но я же не знал сам! Сам обманулся! Какой же дурак! Маленький, глупый паяц, которым можно поиграть и выкинуть… — он зарыдал, вцепившись руками в волосы, словно намереваясь вырвать их. — Я погубил вас всех!

— Сережа — ты не прилагал никаких усилий, чтобы «совратить» нас, мы с Ниной сами рвались поработать во благо родине, Николай вздохнул. — Да и не мы одни.

— Простите, что втянул… если бы я понимал! Если бы хоть чуть-чуть представлял, в какую паутину лезу! Глупая маленькая букашка! Ведь думал, что многое пережил, все понимаю… Обвели вокруг пальца… А за мной потянут всех! Всех, всех в одну яму загнал! Чем мне теперь расплачиваться, кому каяться? Жизни мало, чтобы искупить вину перед детьми, Мариной, вами… — Сергей уронил голову на стол, плечи затряслись от рыданий.

Нина никогда не видела, чтобы сдержанный Сергей Яковлевич впадал в истерику. Она тихо успокаивала его, отпаивала каплями. Николай принес водки и тарелку с любительской колбасой.

— Не ел ведь с утра? Ты и так кандидат в святые мощи — кожа да кости. Давай, Сергей, перехвати кусочек, запьем «Московской» — вон бутылка какая красивая… По идее, в ней должен быть цианистый калий, — он невесело хохотнул. — К сожалению, нет! — Забулькало в стаканах.

Сергей жевал механически, потом вдруг выскочил в палисадник, склонился в кусты — его стошнило. Вернулся с бешеными глазами, шарахнул кулаком по столу так, что звякнула посуда и посыпались со стола вилки:

— Сволочи! Подонки! Ведь какая же мерзость, мерзость!

— Эх… — Николай поднял упавшие вилки. — Ты лучше спокойно изложи нам все. Обсудим.

Сергей рассказывал долго, перебивая рассказ покаяниями и проклятиями в свой адрес.

Эфрона пригласили на Лубянку к главному начальнику группы возвращенцев и аккуратно, но строго заявили: отпираться не стоит. «Вы известны как человек чести и запутывать следы не станете. Тем более, что мы и так про вас все знаем. Возьмите перо, бумагу и подробно опишите свои связи с зарубежными разведками».

— И не таких раскусывали, — добавил мрачно человек в штатском, сидевший в темном углу.

— И про Марину Ивановну, и про Клепининых, пардон — Львовых и, главное, про Ариадну Сергеевну. Подробно, точно, с именами, датами… Ну, вы же образованный человек. Нас интересует все — где, когда, с кем, с какой целью встречались…

Сергей Яковлевич смотрел, не веря своим глазам, потом понял, искренне рассмеялся:

— Уф-ф! Напугали! Честное слово, чуть сердце не остановилось! Это проверка, товарищи, да?

— Шутить тут никто не расположен, — металлическим голосом предупредил первый, сидящий за большим столом. — И нечего шута выламывать, не в кино! Понимаю, так сразу вы не восстановите порядок событий. Мы не станем вас арестовывать, живите, думайте, встречайте семью. Советуйтесь. Ну, а мы, сами понимаете, присмотрим за вами, во избежание недопонимания…

Вечером, сидя на крыльце, Эфрон и Клепинины постановили: об инциденте забыть: проверка — это ясно. И покруче бывают. Видать, кто-то здорово очернил всех участников, вот и проверяют. Главное, детей и Марину пугать не надо. Остановить их приезд все равно уже нельзя. Нельзя поддаваться панике, метаться в растерянности и страхе. Никто не виновен перед страной — чего тут мельтешить? Разберутся.

Все вроде уладилось. Внешне. Но у Эфрона что-то сжалось внутри и не отпускало. Можно, конечно, было валять дурака и делать вид, что все забыто, но сердце не обманешь: чувство такое, что проглотил ледышку, а она не тает, стоит колом в груди и еще в руку тянет. Да и озноб потряхивает. Не мог он забыть лица и голоса говорившего с ним «товарища». Какая уж тут проверка! На столике возле кровати Сергея стояли лекарства — для легких, для сердца, для успокоения нервов. Нет, он вовсе не был трусом, это слабенький от рождения мальчик. Те, кому приходилось воевать с Эфроном, знали: Сергей Яковлевич — настоящий герой, до глупости, до самопожертвования. И друга прикроет, и от врага прятаться не станет. Знал это и Клепинин, побывавший с Эфроном в непростых ситуациях в Испании.

18 июня 1939 года «Мария Ульянова» пришвартовалась в Ленинграде. Прибывший с Цветаевой немалый — 13 мест — багаж должен был пройти таможенный досмотр. В основном книги, архивы рукописей, домашний скарб, пустячные мелочи, новый гардероб. Подруги Марины набрали по знакомым костюмы «в стиле» Мура — изысканно нарядные, почти новые. Сама Цветаева, ходившая в перештопанных лохмотьях, получила вполне приличные вещи и даже, скупленные кем-то на распродаже, моточки цветной пряжи — для любительницы вязанья Али.