Марина Цветаева. Неправильная любовь

На следующий день Цветаева с мужем и его другом прапорщиком Гольцевым снова отправились в путь: молодые офицеры стремились пробраться на Дон, Цветаева сама провожала Сергея в Крым. В темном вагоне, по дороге в неизвестность, они читали стихи, потому что революции, войны — это все второстепенно. Уродливые наросты на красоте и гармонии. Главная сила Вселенной — поэзия. Гольцев, погибший на фронте в следующем году, учился в студии Евгения Вахтангова. Под стук колес он прочел стихи молодого поэта, своего друга и тоже студийца, Павла Антокольского. Марина сразу же почувствовала тот настрой возвышенного и чистого романтизма, который уводил к истокам ее влюбленности в немецкую поэзию.

* * *

«В бешеную снеговую бурю приехали в Коктебель. Седое море. Огромная, почти физически жгущая радость Макса Волошина при виде живого Сережи. Огромные белые хлеба. На разговоры и застолье всего несколько часов: в вечер того же дня Сережа, его друг Гольцев и Марина едут на Дон.

Макс Волошин в огромной дохе на приступочке башни жарит лук в чугунной жаровне. А пока жарится, громко рассказывает Сереже и Марине о завтрашних и послезавтрашних судьбах России.

— А теперь, Сережа, будет вот что… Запомни. — И вкрадчиво, почти радуясь, как добрый колдун детям, рисует картинку за картинкой — всю русскую Революцию на пять лет вперед: террор, гражданская война, расстрелы, заставы, Вандея, озверение, потеря лика, раскрепощенные духи стихий, кровь, кровь, кровь…»

— Совсем недавно ты другое говорил. Прекрасным будущим меня заманивал, — Марина макала куском хлеба в луковый соус. — Вкусно»..

— Видишь ли — в энтузиасты ринулся. Но что-то не туда все покатило.

Оптимизм Макса относительно происходящего в России был сильно омрачен событием последних недель. Он внимательно изучал политическую ситуацию, расстановку сил на общественной арене и делал неутешительные выводы. У Цветаевой никогда не было иллюзий относительно власти большевиков и связанных с ними исторических перспектив. Она, не пытавшаяся вникать в политику, отстранявшая от себя эту сферу, как кучу навоза, не подпадала под влияние речей, программ, обещаний. Не обольщалась иллюзиями — ведь сама же видела эти лица, видела этих людей и знала, что ждать от них можно только самого худшего. Удивительно верная оценка политических ситуаций была свойственна Цветаевой на всех этапах ее сложной судьбы. Возможно, провидчество являлось составляющей ее поэтического дара?

Макс, Марина, Сергей старались найти истину в долгом споре. И нашли — одну для всех: неколебимую веру в человеческую личность, первостепенную ее ценность, не подменяемую никакими идеалами коллективизма.

— Да, теперь, Сережа, грядут страшные времена. Ты мои пророчества запомни, — подвел итог Макс.

Сергей опустил глаза:

— Это правда, все так будет, как ты сказал. Да уже есть. Но скажи мне, Макс, ради чего загублена Россия?

— Ради будущего! Революция со всеми грядущими ужасами — это стихия, несущая справедливое возмездие и одновременно очищение от скверны, опутывавшей Русь испокон веков.

— Потом, очистившись в кровавой бане, Россия воспрянет и «ото сна», и от зверства. — Марина с усмешкой покачала головой. — Я такую революцию не приемлю и в возвеличивание «народа» путем уничтожения личности ради какого-то абстрактного «человечества» не верю. Эгоистка я — не нужен мне «возвеличенный народ», который хочет убить моего Сергея.

* * *

Марина уезжала в Москву за детьми, чтобы вместе вернуться в Коктебель — «жить или умереть, там видно будет, но с Максом и Пра, вблизи от Сережи, который на днях должен был из Коктебеля выехать на Дон».

— Эх, Марина Ивановна! Столько раз с этого холмика тебе руками махали. Шесть лет — то туда, то сюда. То прощайся, то встречайся. — Пра перекрестила уезжающих. — Считай, тут у вас дом главный и тут семья. Мы всегда ждем.

— Вот и я говорю: возвращайтесь скорей. Помните: теперь будет две страны: Север и Юг. — Макс даже подмигнул бледно-голубым глазом. — Я же прорицатель. — Но никто не улыбнулся.

Цветаева уехала из Крыма 25 ноября 1917 года. Больше никогда она не вернется сюда, не увидит ни Макса, ни замечательную женщину с профилем Гете в расшитом самодельном кафтане. Камешков, в таком изобилии украшавших пляж, не увидит. Лишь сердоликовая бусина на ее шее — метка единения их всех: Коктебеля, Сергея, общей судьбы — останется навсегда.

* * *

В четвертый раз за два месяца проделала Цветаева путь между Москвой и Крымом. «В вагонном воздухе — топором — три слова: буржуи, юнкеря, кровососы». Она окунулась в самую гущу снявшейся с насиженных мест, взбаламученной России. Люди, люди, люди — всех классов, возрастов и сословий… Страх, ненависть, глупость, подлость…. Доброта… Зверство… Матерщина… Солдатики присматриваются к Марине. Ее принимают за гимназистку, пытаются разговорить.