Марина Цветаева. Письма 1905-1923

В этом мы наверное с Вами разойдемся. Вы говорите: отдать жизнь за счастье других. Я скажу: отдать жизнь за мечту (к<отор>ая, может быть, причинит людям вред, впрочем в моем случае и в Вашем это не так).

Сейчас душно, — собирается гроза, и поэтому как-то не пишется.

Вернулась сейчас с купанья, во время к<оторо>го произошла следующая сценка. Когда мы пришли на берег — там сидел один маленький мальчишка с коровой и теленком. Мы пообещали ему стеречь корову, если он уйдет. В самый разгар купанья корова и теленок, накупавшись вдоволь, ушли на луг. Вскоре послышался рев пастушонка, к<отор>ый околачивался где-то поблизости.

― «Как, ты здесь, Лялька, ты не ушел? — крикнула Ася, обрадовавшись предлогу избавиться от коровы и теленка, — ты обещал уйти, а сам не уходишь, вот теперь загоняй их сам!» ―

Рев еще более усилился.

― «Да, Лялька! — поддержала я, — и не воображай, что мы будем их загонять!» ―

Рев перешел в нечто еще более сильное, чему названия я не знаю.

―«Загоняй сам!» — радостно вопили мы из воды. Вдруг среди рева послышалось нечто похожее на слова.

― «Что?» — переспросили мы.

― «ё-ё-ёнка!» — донеслось с горки.

― «Что?» ―

― «Тейё-ё-ёнка-а-а!» ―

― «Да что?» ―

― «Я койову, а вы тейё-ёнка!» ―

На том и порешили. Лялька с ревом загнал корову, а теленка, к<отор>ый был рядом с ней, оставил для нас. Простите за такую ерунду, просто очень уж смешно было, а Вам, наверное, со стороны просто странно. Вчера вечером я вышла побродить в поле. У нас полей мало, всё больше лес. Ну вот бродила я меж желтой рожью <так!>, садилось солнце — и край неба был огненно-красный, переходящий в золотой. Приближающаяся темнота, бледный месяц, голубоватая даль — всё это настраивало к грусти. Я думала над тем, почему люди так одиноки. Ведь это ужас, подумайте, это проклятие. И ведь никогда люди, даже самые, самые близкие, не могут знать, что происходит в душе друг у друга. Счастлив тот, кто не гонится затем, чтобы понять. Вот я говорю с Вами (это я так для примера беру) и никогда не знаю, серьезно ли Вы говорите или шутя, не могу поручиться зато, что Вы понимаете мое настроение…

Ну вот, я думала так и медленно шла, глядя на тоскливую даль. <Зачеркнуто две строки> И как-то сразу сделалось холодно и захотелось домой.

Небо совсем померкло, а при свете луны поля сделались какие-то странные, грезящие, холодные.

Вся оторванность человека от природы вдруг ярко стала мне понятна. И вышло так: люди — чужие, природа — чужая, далекая.

И грустно-грустно было возвращаться по лесу домой, где кроме химии и алгебры никто не ждет.

Вы будете виноваты, если я провалюсь по обоим предметам, так и скажу.

― «Это Петя виноват, я хотела учиться!» ―

― «Какой Петя?» — удивленно спросит педагог.

― «А такой, Понтик! — сквозь слезы отвечу я и для пояснения прибавлю — черный!» ―

На педагогическом совете будет разбираться вопрос о причине неуспешности экзамена г<оспо>жи Ц<ветаевой>.

― «Мое мнение, — проворчит нечто вроде Степаненки [75] — что она во сне увидела какого-нибудь арапа, Петю…».

― «Почему же Петю, а не Колю?» — тоненьким голоском спросит учитель алгебры. ―

― «Это всегда так во сне! — скажет начальница, — думаешь про Колю, а увидишь Петю».

― «И так испугалась, что ничего не сумела сказать», — докончит «нечто». —

― «Черный… Гм… Это не антихрист ли? — глубокомысленно изречет батюшка, — оно иногда того…».

― «Именно, именно, анархист! — тоненьким голосом поддержит „алгебра“', ― а за знакомство с анархистом…»

— «Антихристом!» — поправит батюшка.

― «Да, да, я так и сказал. Итак, за знакомство с недозволенными лицами мы г<оспо>же Ц<ветаевой> поставим 0». ―

― «Для искоренения злонравия», ― буркнет «нечто». ―

— «Для возвращения заблудшей овцы на путь истинный!» ― пробасит молчавшая «химия».

Итак, Вы и анархист и антихрист, а по-настоящему милый черный пойнтер. Как у нас красиво! Я часто ужасно жалею, что Вас здесь нет. Такая широкая спокойная река, отражающая все настроения неба, заглохшие дороги, заливные луга, горы. Вам бы, верно, здесь очень понравилось. Почему я не могу Вас пригласить вместо Сони? [76] Сижу на своей вышке [77], где провожу почти весь день. Видна голубая вдумчивая река, нежно-зеленые, трепетные березы, в к<отор>ых я в детстве по близорукости и сильно развитой фантазии видала рыцарей и волшебников с длинными бородами. Вы когда-нибудь обращали внимание на красоту дыма. Он так хорошо умирает наверху, в голубом небе!

Недавно я написала стихи, конч<ающиеся> так

<Зачеркнуто три слова>

Не смущайтеся, люди, исканьями правды напрасными,
Будьте дети, идите к тому, что вас манит и радует,
Только в смерти должны мы печальными быть и прекрасными,
Как те грустные листья, что падают, падают, падают…

Когда я получила Вашу закрытку, я ужасно удивилась и весь день ходила в очень странном настроении.