Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Продолжаю и кончаю на диком солнце, в рощице, куда ушла с Вашим письмом (карточка). Морда свирепая, такую иногда делает Мур. Говорю о треугольнике, головой вниз, бровей. У дьявола такие брови. Жара такая, что пот льется на руки, на платье и на тетрадь, боюсь — растает графит.

_____

1) Ничем не задели [322]. Меня. Или — та́к задели, как задевает крылом — ласточка. Но — у меня нет надежного места, либо при мне, либо в тетради, а тетрадь на столе, все ходят. Скоро Вы мне смож<ете> писать совсем открыто, извещу. (NB! Никто не прочтет, но сознание, что могут прочесть! То же самое что сознание бомбы в дому. Боюсь, попросту, чужой боли, Вы меня поймете).

2) Что с теми стихами? (турнир). Пришлите [323].

3) Есть ли в Медоне полынь? Здесь — нет. Единств<енное> средство от блох. Хорошо бы вывести, тем более, что здесь ни одной. Отвычка. А С<ергей> Я<ковлевич> едет уже между 4-тым и 9-тым, не позже. Голубчик, если полынь — мечта, купите того средства и шпарьте. Они его действительно съедят.

Ваш приезд. Неужели только 15-го? Постарайтесь к 1-му! Провели бы вместе целый месяц — вечность! И лучший из всех. После 10-го сент<ября> наверное (непреложный срок отъезда Андреевых), а м<ожет> б<ыть> и до — сможете жить у нас, освободится целая большая комната. Сыты тоже будете. Так что все дело в дороге, т. е. 200 фр<анках> или даже меньше (aller et retour [324]). Если еще целы шестовские — вот Вам aller, a retour возьмите у отца и — заранее. Бросьте статью! Стихи лучше. От стихов растут, я через них все узнаю, ЗНАННОЕ уже с колыбели! Осознаю. Так — с каждым пишущим. Гёте до Фауста ничего не знал ни о Фаусте, ни о Мефистофеле, ни о Елене, — разве что о Гретхен! Да и то… После Фауста (ангельского хора в тюрьме) Гёте бы уж не мог бросить ее, а если бы и бросил, — если и бросал! (всю жизнь! всех! отрывался с мясом!) — то с сознанием, что ни она, ни ее ребенок не пропадут, что есть Бог для бросаемых — и суд для бросающих [325]. Стихи — ответственность. Скажется — сбудется [326]. Некоторых вещей я просто не писала.

Пиши стихи, брось статью [327], бери у отца 100 фр<анков>, — устроится. — Кто знает, м<ожет> б<ыть> нам самим придется уезжать 20-го (если дождь и холод, у меня не будет никакого основания упорствовать на Понтайяке.)

Еду 1-го. Нет, — буду 1-го. Вот что́ я хочу увидеть черным по́ белу в твоем следующем письме.

_____

Дошли ли последние карточки? (Отосланы 31-го. С<ережа>, Мур, Аля — Мур, Аля, я — и еще несколько).

Приедешь — будем снимать.

— Аля все более и более отдаляется от меня. Целые дни с В<ерой> А<лександровной> С<увчин>ской, с к<отор>ой может досыта говорить о кинематографе и газетных новинках. Я ей не нужна: тяжела. Если бы Вы знали, как она меня когда-то любила! А сейчас ей первый встречный — дороже? нет! — ПРИЯТНЕЙ. Она дорогое меняет на приятное, — если бы дорогое на дорогое — никакого бы промена не было! А здесь одну область на другую, весь мой мир — на весь сей.

Совершенно не рисует, до́-чиста — не думает. Bains de mer [328] — и всё. «Идем гулять!» Молчит. — «Не хочешь?» Молчит. Достаточно. Да со мной никому не весело, ищущий веселья и обходящий меня за сто верст — прав. А я от веселых — бегу.

_____

А ты — веселый. Т. е. моим весельем, смехом победы над тяжестью. Твое веселье — бег! Так боги веселы! Твое веселье — без слов, просто — улыбка. Ты веселишься как собака. Не ты веселишься. В тебе веселится. О тебе веселится Бог!

С грустными мне скучно, с веселыми мне скучно, с тобой мне весело. Ты — двусветный, двушерстный, двусущный как я.

_____

Да! Чтобы кончить о Lign’e. «La vie de Charles-François Prince de Ligne» [329] — Алин подарок мне ровно 10 лет спустя того романа [330]. Тот же месяц. Случайность. Судьба.

Прочтешь ее здесь.

_____

Как ты познакомился с Г<оспо>жой д’Ориоль? [331] (Помнишь Алиного «Губе́ра», «macaroni» [332], — ее сын! [333]) Она очень милая. С<ережу> обожает, меня уважает, — Не забудь ответить.

Хорош — герб? [334]

Обнимаю тебя.

<На полях:>

Муру: Солнцу!! сказать: незасть! (Разгадка). То, что я почувств<овала> за Мура, почувст<вовал> сам за себя Александр [335].

Читай Рильке.

Впервые — Несколько ударов сердца. С. 50–53. Печ. по тексту первой публикации.

67-28. Н.П. Гронскому

Понтайяк, 5-го августа 1928 г.

Мой родной, пишу Вам после баснословной прогулки, блаженной, моего первого события здесь, прогулки, длившейся 12 ч<асов> и длившейся бы еще сейчас, если бы не вернулись в поезде, т. е. лишили бы себя еще этого блаженства! (Крохотный поездок, меньше Муриных жестяных, сквозь строй сосен).

Côte sauvage [336], в 20-ти верстах от Понтайяка, 15 из коих сплошной сосной: смолой и иглой. К соснам приделаны ведрышки: сосна дойная. Смолу эту ела.