Читаем Марина Цветаева. Письма 1933-1936 полностью

Наш день: с 7 ч<асов> до 9 ч<асов> — примус, потом я пишу — пока что — только письма: и С<ергей> Я<ковлевич> — каждый день (он очень о нас беспокоится, и ему я — все хвалю), и разные благодарственные, и просто — дружеские, к 11 ч<асам> — на море, к 1 ч<асу> — домой — есть, от 2 ч<асов> до 4 ч<асов> Мур спит, я — томлюсь, ибо отойти от дому не решаюсь, да и ужасная жара! В этот час — все в домах, итак, томлюсь в той же кухне, к 4 ч<асам> опять на* море — до 7 ч<асов> Затем — есть, и к 9 ч<асам> Мур — спать. И так — каждый день, и не знаю, как я так буду жить до 1-го Октября.

Главная беда: у меня нет твердого места для писания: в хорошей комнате, с окном и сосной в нем, спит Мур (днем и с 9 ч<асов> веч<ера>, а в кухне — нет окна, и вся еда, и лук, и жара от примуса, и стол — непоправимо целиком расшатанный, на к<отор>ый гляжу с отвращением, всячески — взглядом — обхожу.

Еще беда, что здесь нет органического населения: что* я, всегда, так люблю, — ни одного старого дома, ни одной старой стены: только дачи и дачники, не считая нескольких франц<узских> ферм, тоже — со вчерашнего дня. Это — эмигрантский поселок в сосновом лесу. Зажиточно-эмигрантский, т. е. буржуазный. (Рядом со мной 2 дачи Милюкова, где никто не живет — и не будет жить.) Мы в этот поселок не вошли, здесь все — либо хозяева пансионов, либо пансионеры. Мы — сбоку, на вышке чужого (пока-пустого) дома, — как на маяке[1261].

_____

Если не сразу ответите, на эту часть моего письма — не отвечайте вовсе, — может быть, к нам недели через две приедет С<ергей> Я<ковлевич>, он может спросить: — А что пишет А<нна> А<нтоновна>? — Мне придется прочесть, и он узнает, что мне здесь плохо, а я — не хочу: он так старался устроить нам этот отъезд!

_____

Пишите о себе. Нашли ли дачу: На новом ли месте или на прежнем? Как здоровье Вашей матушки? Все ли Вы вместе? — Пишите о душевном: главном.

Обнимаю Вас и очень прошу простить за просьбу.

                                       МЦ.


<К письму приклеен засушенный цветок с надписью>

Цветок олеандра.


Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 127–129 (с купюрами). СС-6 С. 426–427. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой. 2008. С. 226–229 С уточнением по кн.: Письма к Анне Тесковой. 2009. С. 270–272.

58-35. Н.А. Гайдукевич

France

La Favi*re, par Bonnes (Var)

Villa Wrangel

13-го июля 1935 г.


                         Дорогая Наташа,

Пишу Вам под пинией, рядом с кактусом, — и не думайте, что я от этого счастливее.

La Favi*re — роскошное место, природой — роскошное, а я никакой роскоши никогда не терпела, кроме — словесной (гоголевской и, иногда, — собственной: вся «Царь-Девица», например)[1262] — и бирюзы на серебре (у меня был такой курганный браслет, сплошь осыпанный, — его у меня в Медоне украли)[1263]. Здесь: пальмы, кактусы, эвкалипт, кипарис, мирт, мимоза, олеандр над головой, <пропуск одного слова> рукой и под ногой. (NB! Масса змей, но только две породы: либо двухметровые желтобрюхи, жрущие цыплят либо гадюки (и даже «чки»,) — на одну такую чуть было не наступила: еле удержала ногу, а она от страху совершенно исступленно затанцевала. — Змеи ведь тоже относятся к роскоши. — Дальше море, тоже — роскошь — драгоценное, раз «средиземное» (иначе бы земли его не хранили) — нестерпимо-великолепных цветов. И приморские Альпы. И — виноградники. Словом, по чести, угнетена этой роскошью — этой ответственностью[1264]. Сколько народу мне сейчас завидуют или — завидовало бы. (Я к этому не привыкла. Внутренним дарам никто не завидует всерьез, а внешней славы у меня слишком мало…)

Такую природу — трудно любить. Мне — трудно. Да ей моя любовь и не нужна. Она — красавица. Она любви — требует, и ее не понимает. Что* тут делать поэту? (Положим — Пушкин. Но Пушкин Гончарову любил обратным поэту — мужчиной. С некоторым трепетом и даже раболепством и, позже, злорадством черной крови перед белой). Возвращаясь к природе: я куда более любила мой единственный и одинокий можжевеловый куст в Чехии, чем все здешние олеандры и тамариски.

Нельзя любить Ботанический сад.

Это — пока. Нынче — ровно две недели с нашего приезда.

_____

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное