Я тогда принесла твоему сыну глобус-чинилку, и всё время держала <вариант
: нащупывала> в сумке, а ты всё говорил про ненависть к вещам — и я так и не решилась дать. А тебе — старинного Бальзака. Ты не знаешь всей бездны моей робости.
Впервые — Новый мир
. 1969. № 4 (с купюрами; публ. А.С. Эфрон). С. 197–198. СС-6. С. 276–278. Печ. полностью по кн.: Души начинают видеть. С. 558–562.81-35. В.Ф. Ходасевичу
<Начало ноября 1935 г
.>[1403]
Наоборот, я о Вас всегда с большой любовью говорю и думаю (у меня — это одно). Так, этим летом — с русским немцем, филологом Унбегауном, с которым <над этим словом
: которого> я очень хочу, автором большого труда о русском языке XVII века[1404]. И — оцените наглость! — даже обещала ему его с Вами познакомить.И, помимо Унбегауна, всегда, во всем стихотворческом, лирическом, поэтовом (попранном
, конечно) оборачиваясь на Вас за подтверждением, п<отому> ч<то> кроме Вас и тверда-засевшего Бальмонта, а здесь поэтов — никого, а оборачиваться на Бальмонта, — пожалуй, сам сядешь.И когда Струве восторженно стал рассказывать мне Вашу статью о Поплавском[1405]
, я ему все подсказывала, потому что, поняла, что это — защита лирического поэта вообще и еще больше — обвинение его всегдашнему убийце — обществу. (Струве мне обещал этот фельетон у Вас для меня по телефону выпросить и, конечно, ничего не сделал, п<отому> ч<то> у него такая же короткая память, как у обезьян, которых я недавно в Toussaint[1406] (!) наблюдала в огромном количестве в Parc de Vincennes[1407] и от которых у меня потом до вечера болела голова — и тошнило. (Да. Простите за грубую игру слов: это было не Toussaint, а Toussinge[1408].)Ну*, вот.
Свидание. Так как я живу замурованная — уже нечаянная игра слов: у меня сын — Мур — (и разваленный дом) то есть в непрерывном состоянии сторожа разваленного дома — и меня никто не заменяет — то я с большим трудом отпросилась у своих на <зачеркнуто
: пятницу> какой-нибудь вечер и мне дали эту пятницу <пропуск слова> * prendre ou * laisser[1409]. Лучше * prendre, потому что, Бог знает, когда еще такое счастье выпадет. Честное слово, я за целый месяц как приехала отлучилась одна из дому вечером тот раз. Была Алей отпущена только раз <зачеркнуто: не потому что я хочу сидеть дома>. Ко мне дома у них отношение как к старой кляче: есть стойло — и ладно. Но это уже и семейная хроника…Итак, хотите пятницу?[1410]
Я у Вас в 9 часов. Если да — не отвечайте._____
Господи, про свое то чтение я Вас[1411]
.Вы конечно не
могли всерьез подумать, что я могу на Вас сердиться — мы за что бы то ни было — мы уже из этих детских игр выросли. Убейте завтра, честное слово — оправдаю, потому что, Вы поэт. Про тот свой вечер я и думать забыла: начинаю думать про очередной[1412], но это раз — стихи, сплошь — стихи: первых и последних лет, начиная с первого:Итальянские танцуют.К ним мальчишки подбегают.[1413]и более старшее, плагиатическое:
Ты лети мой конь ретивыйЧрез моря и городаИ потряхивая гривойУнеси меня ТУДА.[1414]и кончая последней строкой последнее
Ты царь живи один. Но у царей — наложницМинута. Бог один. Там в пустоте небес.Двух станов не боец: судья, истец, заложникДвух — противу боец дух — противубоец.[1415]_____
Итак, не
жду ответа, вернее: жду не-ответ. Дорогу помню. Дом помню — с чей-то купальней и, кажется, кошкой в сухой ванне[1416].Обнимаю Вас и О<льгу>Б<орисовну>[1417]
.Любящая Вас
МЦ
.
Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 112–113).
82-35. Е.И. Унбегаун
Vanves (Seine)
65, Rue JB Potin
5-го ноября 1935 г., вторник
Милая Елена Ивановна!
Только вчера вечером я отправила Вам (вам) свое письмо, как сегодня утром Ваше — Але, из которого явствует, что Вы и меня не забыли[1418]
.— Очень приятно. —
А теперь — срочная просьба.
Завтра (в среду, б-го) большой открытый доклад советских архитекторов, виднейших
, — между ними и строитель московского метро[1419] — с множеством снимков (волшебный фонарь) советских городов и построек. Нужно дать возможность придти всем интересующимся, — жаль, если русские своего не увидят.