Родной! Нашла. Как по озарению, т. е. всем напряжением необходимости Вас выручить — во всем — всегда — следовательно — (прежде всего) — сейчас
[1874]:В сущности, это — как старая повесть,(«Шестидесятых годов дребедень»):Каждую ночь просыпается совестьИ наступает расплата за день.Мысли о младшем страдающем брате,Мысли о нищего жалкой суме,О позабытом в больничной палате,О заключенном невинно в тюрьме,И о почившем за дело Свободы,Равенства, Братства, Любви и ТрудаШестидесятые… годы. («Сантиментальная ерунда»)
<Приписка на полях:>
NB! Скобками при кавычках Вы себя окончательно отмежевываете. Скобки + кавычки здесь дают чью-то пошлейшую скороговорку, физически
дают.Только — та*к
. Но опускаю все доказательства, ибо если сам вид и смысл стихов не убедит — все мои слова — бессильны. Но, вместо всех доводов — один (живой) голос:я, обеспокоенная за Вас в этих стихах с первой минуты их прочтения (не за Вашу бессмертную душу, в которой не
сомневаюсь, но за Ваше доброе имя) сразу дала прочесть Ваш листок (не говоря — кто) — своему здешнему пишущему другу[1875].— Что скажете? Не думайте, не думайте! Самое, самое первое!
— Aigreur[1876]
, — досада, что во всё это — поверил, всему этому — служил, и в конце концов — оказался в дураках. Такой же дурак был — как ты. (Пауза.) Тяжелое впечатление.И это, мой друг, лучшее
толкование Ваших стихов: Вы, морально, в лучшем случае. И я, и этот Миша — абсолютные читатели (читатели умыслов!) — и это всё, что мы по прочтении стихов в их первой транскрипции, можем сказать в Ваше оправдание, т. е. помнить, что: «— и я, и если дурость — так общая».Когда же, только что, сгоряча моей огромной радости, я в огороде достала Мишу и доставила его к себе на чердак — листок с данной
транскрипцией в руки — читайте! — он, просияв: — замечательно! То, что нужно. Так — это для других — сантиментальная ерунда и дребедень, а для него — святая святых. Под этими стихами — подпишусь.Вот Вам — читатель. (Я не сказала — ни слова
.) Да и не только — он. И ребенок не ошибется. (Проверю на Муре.)Теперь, на Ваше усмотрение:
Шестидесятые ч_и_с_т_ы_е годылибо:
Шестидесятые в_е_ч_н_ы_е годы.Чистые — люблю и слово и вещь, и чудесное противопоставление сантиментальной ерунде клеймление — чистотой — всей той грязи (NB! не то*й, а — этой!)
Второе — в противувес шестидесятности: временности их — ВЕЧНЫЕ. ВЕЧНЫЕ, т. е. которые никогда
не кончатся.Выбирайте — что ближе и дороже, ибо — равноценны. Острее — чистые
, глубже — вечные. Товарищеский совет: подчеркните (либо чистые, либо вечные) чтобы еще, еще*е ударить — и пометку: прошу подчеркнутое слово — в разрядку. Чтобы не набрали жирным шрифтом, к<отор>ый нечто вроде физического воздействия, тогда как в разрядку — воздействие нравственное: молчаливая остановка внимания.Тогда физически вид будет таков:
Шестидесятые ч_и_с_т_ы_е годы— смотрите, как хорошо[1877]
,А — русские — они всё равно — русские, не-русских (таких) не было, и если русские — не выходит противовеса ерунде
. Говорю Вам как себе, собственности на слова* нет, и — равно как в вопросе нашей встречи — не будем считаться копейками, которые (копейки или слова) нам всё равно не принадлежат (вот — зажигалка моя мне принадлежала — верней: я — ей — когда меня прожигала), не будем этими малостями мешать возникновению вещи — встречи или стихотворения, — но третьего, которое больше нас._____
Возвращаясь к первой транскрипции:
Ваша (да еще нарочитая) confusion[1878]
— словесных штампов — и простых обиходных выражений — и бессмертных понятий — больше, чем неудачная — невозможная. Вы хотите быть понятым вопреки себе, вопреки знакам, и смыслу слов, — * rebours[1879]. Это можно только в любви, в дружбе — нельзя. Не можете же Вы рассчитывать на точь-в-точь такого же как Вы (чего и в любви не бывает), даже не на близнеца: на двойника. Лучший читатель — только абсолютный друг, а абсолютный читатель — только любящий, т. е. всё равно — другой, непременно — другой: для того и другой — чтобы любить. (Себя не любят.)Если я
усумнилась, то что же будет — с любым, с первым встречным?