Читаем Марина Цветаева. Письма 1937-1941 полностью

Марина Цветаева. Письма 1937-1941

3.Есть на карте — место.Взглянешь — кровь в лицо!Бьется в му́ке крестнойКаждое сельцо.Поделил — секиройПограничный шест.Есть на теле мираЯзва: всё проест!От крыльца — до статныхГор — до орльих гнезд —В тысячи квадратныхНевозвратных вёрстЯзва. Лег на отдых —Чех: живым зарыт.Есть в груди народовЯзва: наш убит!Только край тот на́званЧешский — дождь из глаз!Жир, аферу празднуй!Славно удалась.Жир, Иуду чествуй!Мы ж, в ком сердце — есть:Есть на карте — местоПусто: наша честь.

Париж, 22 ноября 1938 г.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 167–175; СС-6. С. 467–471. Печ. по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 301–312.

44-38. А.Э. Берг

32, Bd Pasteur

Hôtel Innova, ch 36, Paris 15-me

26-го ноября 1938 г.

Дорогая Ариадна,

Так — не надо[369] и так — всё равно не удастся: это не Ваше (не наше) назначение в жизни. Посмотрите на свое лицо — и прочтите. Мы с вами обречены на мужество. Вертитесь как хотите, что́-то в Вас не захочет: захочет — по-сво́ему. Когда мне говорят о моем «великом мужестве» — отрешенности — бесстрашии — я внутренне — а иногда и внешне — смеюсь: ведь я на всё это — обречена: хочу — не хочу, и лучше — хотеть: согласиться. Quält Dich in tiefster Brust — Das harte Wort — Du musst — So macht Dich eins nur still — Das stolze Wort: ich will^{168} (Детство — Freiburg im Beisgau^{169} [370] — мною выбранный Spruch^{170}). Это и есть «воля к самому себе», вернее — вся пресловутая «воля к самому себе» есть только согласие на самого себя: которого ты не выбирал — и может быть и не выбрал бы. Я всю жизнь завидовала: когда-то — простым «jeunes filles» — с женихами, слезами, придаными и т. д., потом — простым jeunes femmes^{171} — с простыми романами или даже без всяких — я всю жизнь завидовала — всем кто не я, сейчас (смешно, но это та́к) — особенно Эльвире Попеско[371] (моей любимой актрисе — из всех: не стыжусь сказать, что бегаю за ней по всем кинематографам — окраин и не окраин) и — мы с ней одного возраста — сравните, пожалуйста: что́ — общего? Ничего, кроме моей зависти — и понимания. Больше скажу — в любви — чего я над собой не делала — чтобы меня любили — как любу́ю — то есть: бессмысленно и безумно — и — было ли хоть раз?? Нет. Ни часу. J’avais beau oublier qui j’étais (ce que j’étais!) l’autre ne l’oubliait-jamais^{172}.

Другой пример: я год не писала стихов: ни строки: совершенно спокойно, то есть: строки приходили — и уходили: находили — и уходили: я не записывала и стихов не было. (Вы же пишете и знаете, что незаписанных стихов — нет, не только не записанных, но не написанных: что это — работа, да еще — какая!) И вот — чешские события, и я месяц и даже полтора — уклоняюсь: затыкаю те уши, не хочу: опять писать и мучиться (ибо это — мучение!) хочу с утра стирать и штопать: не быть! как не была — весь год — и —

так как никто их не написал и не напишет — пришлось писать — мне. Чехия этого захотела, а не я: она меня выбрала: не я — ее. И написав почувствовала, что гора — с плеч, все ее отнятые горы — с моих плеч! — Не все: остается еще гора с первым в мире радием[372] — но у меня нет учебника, и никто не знает, как эту мою гору — зовут: одни говорят «Monts Métalliques» (Железные?), другие — отроги Riesengebirge (Крканош), для меня она — гора Кюри: Marie et Pierre Curie: ихняя. Написала в Чехию, чтобы узнать реальное имя — и вот — жду. (Что для меня Чехия — Вы отчасти знаете из моей Поэмы Горы: «Наравне с медвежьим рвом — И двенадцатью апостолами…» Пражский медвежий ров (с русскими медведями, привезенными легионерами из Сибири) — и пражские апостолы: чернокудрый Иоанн и рыжий Иуда — и еще десять — проплывающие вокруг башни — в полдень и в полночь…[373] Но не только это — Чехия, а сколько — еще! Хотя бы — первый радий. И Гёте, приносящий с прогулки — камни…[374] И Голе́м…[375] И только двадцать лет свободы…[376])